Невеста призрака

С хмурым видом Жиль простукивал стены в театре, прислонившись к ним ухом. Он наведался в квартиру Изабель, но девушки там не было — об этом говорили скопившиеся счета в почтовом ящике. Близко она ни с кем из персонала не общалась, никого не оповещала о своих планах. Несмотря на то, что девушка всегда была в гуще событий театра, всегда в центре внимания, она оставалась какой-то отстранённой, задумчивой, угрюмой. Иными словами — нелюдимой.

В спонтанный творческий отпуск Изабель уехать не могла — для этого она была слишком ответственной. Оставалось только одно место, где она могла быть.

Театр «Lacroix».

Если, конечно, Изабель до сих пор жива.

Жиль не хотел думать, что новенькая погибла от рук своего любовника, но с каждым днём всё сильнее погружался в мрачные мысли, всё больше беспокоился. Он первым обратился в полицию и заявил о пропаже девушки, он дал наводку блюстителям закона на театр. Гаскон, конечно, был в бешенстве, но Жиль не из тех людей, кого пугал гнев начальства.

Лишь бы Изабель была жива.

Вот только полицейские ничего не добились. Присланного детектива Жиль узнал сразу — он уже приезжал в театр, чтобы расследовать преступления Призрака Оперы, его звали Мавис Марш.

В прошлый раз все улики, что он собрал против Призрака, в какой-то момент стали недействительными. Мавис списал убийства на несчастные случаи и закрыл дело.

Жилю не на кого было надеяться.

— Какого хрена ты делаешь, Жакоте? — прогремел Гаскон, заставив парня вздрогнуть и отпрянуть от стены.

Жиль приподнял бровь, глядя на мужчину, перевёл взгляд на стену, снова посмотрел на начальника.

— Краску со стен соскабливаю.

Гаскон стал мрачнее. Он скрестил руки на груди и стал покачиваться на пятках — это означало, что он решал, как подступиться к теме. Своего начальника Жиль знал, как облупленного, он в принципе хорошо изучил каждого, кто работал в театре, и понимал, как с ним общаться.

Только Призрак Оперы оставался для него нерешённой загадкой.

Призрак Оперы и Изабель.

— Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Не трать время, не найдёшь.

Жиль закатил глаза, коснувшись ладонью стены.

— По крайней мере, я пытаюсь хоть что-то сделать.

Парень был спокоен, невозмутим, но в глубине души кипел от гнева. У него не было романтических чувств к Изабель, и беспокоился он о ней не потому, что был в неё влюблён. Она была его коллегой, его руководством, и с ней попросту было приятно общаться. Изабель было легко насмешить, легко растрогать, вывести из себя. Будучи такой эмоциональной и талантливой, она легко стала бы примадонной Lacroix. Призрак Оперы, видимо, тоже видел в ней потенциал.

Куда же он её дел?..

— Слушай, Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Недавно Бувье объявился. Сказал, что наш местный житель пощекотал его. Ножом.

Жиль вытаращил глаза.

— В полицию он не жаловался, но меня оповестил, — Гаскон скрипнул зубами. — Требует компенсации за тяжкий вред здоровью. Иначе доложится аж в ФБР.

— Погодите, начальник… а за что его?

— Ты Бувье забыл? Там причина не нужна, — Гаскон сжал пальцами переносицу. — Ну а наши голубки явно просто прячутся от полиции. Не волнуйся. Заплатил я этому придурку. Теперь он заткнётся, и сладкая парочка вернётся — счастливая и наворковавшаяся. Можешь считать их исчезновение за медовый месяц.

Жиль вновь нахмурился.

— Вы плохо знаете Изабель, — он убрал руки в карманы брюк. — Она всегда оставляла записку, отлучаясь даже на пять минут. А тут месяц…

— Какую записку, Жакоте? Ту, которую нашли бы следователи?

— Хорошо, — закатил глаза парень. — Я ночевал здесь. Когда в театре не было следователей. Что мешало ей выйти и сказать, что с ней всё в порядке?

Гаскон сощурил взгляд, крепко сжав челюсти.

— Жакоте… он ревнив и непредсказуем. Не лез бы ты в это.

— А если он пытает её? Мучает? Если она мертва? Мне тоже не лезть не в своё дело? — Жиль заскрипел зубами. — У Изабель никого нет, а теперь и вы от неё отворачиваетесь?

— Жакоте…

— Идите к чёрту. Лишайте зарплаты, увольняйте — плевать. Приду, как посетитель, и перерою этот чёртов театр.

Парень закрыл глаза, прижался ухом к стене и стал простукивать сантиметр за сантиметром, медленно продвигаясь дальше по коридору. Жиль считал, что чуткий музыкальный слух поможет ему найти секретные проходы и коридоры старого замка. А дальше — дело техники. Ключей у него не было, но он всегда мог найти инструменты и разворотить по камешку Lacroix.

— Не тронет он Идо, — проворчал Гаскон.

— Откуда такая уверенность?

Гаскон глубоко вздохнул.

— Ну, хотя бы из того, что помимо двадцати тысяч франков он стал требовать лекарства от простуды, хотя сам никогда не болел, женскую одежду и… кое-что, о чём тебе знать не надо.

Жиль приподнял брови, вновь отпрянув от стены. Он знал другого Призрака Оперы — жестокого, но талантливого человека, который однажды в приступе ярости сбросил с декорации одного из артистов. Ещё живого. Болтающегося в петле. Призрак Оперы называл его бездарностью, пустым местом и запрещал ему выходить на сцену.