Впрочем, эти тревоги ненадолго оставили Эрика, когда Изабель со всем своим неистовством отдалась ему. С каждым разом в постели она всё меньше напоминала неопытную юную девушку, с каждым разом она была всё ближе к тому, чтобы окончательно превратиться в хищницу. Изабель часто стыдилась своего безумного, безудержного желания, но Эрику оно доставляло ни с чем несравнимое удовольствие. Ему даже льстило, что к нему, такому мерзкому и отвратительному уроду, до сих пор могли пылать такой страстью.
Акт любви был прекрасным завершением каждого урока. И, что сильнее всего поражало Эрика, каждый раз это происходило по инициативе Изабель. Мужчина был строг с ней, резок, беспощаден, а она… будто бы поощряла это. Будто бы желала его только из-за его строгости.
Сейчас её голова покоилась у него на плече. Эрик перебирал пальцами крупные кудри девушки, наслаждался их мягкостью и надеялся, что она не вспомнит о своей работе.
— Из тебя бы вышел самый обаятельный Хайд.
Эрик закатил глаза, выразительно вздохнув.
— А как я буду работать? — начала она, и в её голосе звучала осторожность. Эрик знал, почему девушка насторожилась: перед ней представился шанс обрести свободу, и она боялась его упустить. — Мы же не приведём труппу сюда…
— Мы поднимемся на поверхность, — вздохнул он, глядя в тёмный потолок. — Но в свою промозглую мансарду ты не вернёшься.
Изабель не ответила, закрыв глаза, обнимая его. Он прислушивался к её тихому дыханию, наслаждался жаром кожи, мягкостью волос, лёгкими прикосновениями. Тепло её любви обжигало его заледеневшее за прошедшие пять лет сердце, воскрешало его, заставляло биться.
Эрик думал, что недостоин такого счастья. Ненавидел себя за неутраченную способность радоваться.
Он жив.
А вокруг него, живого, — холодные могилы.
— Эрик, — произнесла она. — Когда мы будем на поверхности… ты расскажешь мне, что было после Вивьен?
Призрак Оперы нахмурился.
— Зачем тебе это? Мы вместе, тебе хорошо со мной…
Она опустила палец на его губы, веля замолчать.
— Ты сам говорил, что тяжёлая тайна всегда вызывает ненависть к себе, мешает петь, — улыбнувшись, она погладила его по щеке. — А я не смогу работать без лучшего в мире артиста. Без учителя. Без жениха.
— Мы женаты.
— Пока не увижу официального свидетельства о браке, ты останешься женихом.
Изабель говорила мягко, ласково, но была до того настойчива, что это выводило Эрика из себя. И просьбы девушки были не такими уж и невыполнимыми, но…
Вернуться к людям? Жить среди них, будучи уродом? Терпеть ужас и отвращение в их глазах?
И быть позором для Изабель. Как вышло, что такая красавица оказалась в лапах гадкого чудовища?
Нет. Этого он не вынесет.
— Эрик… — произнесла она. — Твоё лицо всегда такое спокойное, равнодушное, но стоит тебе подумать о неприятных вещах, как на лбу появляется морщинка.
Закатив глаза, он приказал себе вновь стать невозмутимым и отчуждённым. И когда он позволил ей так хорошо изучить себя?
— Мой большой и страшный Призрак Оперы, — с этими словами девушка поцеловала его в щёку. — И всё же… ты расскажешь мне?
— Да, — вздохнул он. — Твоя взяла, ведьма. Расскажу.
— Ты просто само очарование.
Само очарование. Эрик хмыкнул. С тех пор, как он сделал маску Призрака Оперы, никто не осмеливался говорить ему подобных вещей, никто не обращался к нему с такой непринуждённостью.
Как же он скучал по таким простым мелочам.
Изабель заснула в его объятиях, опустив голову на плечо. Какое-то время Эрик лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к её дыханию, боясь, что в любой момент оно может оборваться.
Какая жестокая ирония. Призрак боялся смерти.
Он спал мало и беспокойно и обычно покидал Изабель, прежде чем она успевала проснуться. В это время Эрик либо читал, либо сочинял что-нибудь, стараясь не шуметь. Сейчас же он не хотел уходить.
Эрик де Валуа ни перед кем в жизни не извинялся. Сейчас же Призрак Оперы мысленно просил прощения у девушки за то, что собирался совершить.
План преступления уже выстраивался в его голове, и даже будучи недоработанным, казался безупречным. Он знал, как уничтожить её карьеру, знал, как заставить девушку ненавидеть и творчество, и людей, и театр, и жизнь в целом.
И его самого. Конечно, она возненавидит его, разве могло быть иначе? Пока его злоба уничтожала других людей, пока не касалась Изабель и её близких, ей было легко прощать Призрака Оперы.
Закрыв глаза, он коснулся губами её лба.
Разрушать, убивать, истреблять было проще, когда в его сердце пылала ярость, когда оно было сковано отчаянием, скорбью, когда в нём образовалась всепоглощающая бездна.
Изабель вторглась в его мрачную душу ярким солнечным лучом.
И с первых нот Призрак Оперы — неуловимый, беспощадный и жестокий — был уничтожен, сломлен, свергнут.
Ей бы бежать от него, спасаться, прятаться. Быть может, ей бы встретился на пути благородный рыцарь, который избавил бы её от одержимого преследователя. Эрик был бы мёртв, и его мытарствам пришёл бы конец.
Но она осталась.
И, что более важно, доверилась ему.
А он взамен должен был её предать.