Она кивнула. Ни разу в жизни Кларисса не была так расстроена, испугана и смущена. Она не смогла ничего выяснить… ничего конкретного. На первый взгляд все ее подозрения, видимо, были беспочвенны. Но стрела оскорбления, пущенная из лука Елены, поразила ее в самое сердце. Она так быстро покинула особняк де Шартелье, словно получила приглашение от самого дьявола. По дороге домой Кларисса плакала. Уильям ничего не мог понять, однако слышал, как его жена постоянно повторяет имена
Званый ужин у де Шартелье продлился до рассвета. Уже совсем рассвело, прежде чем зевающие лакеи увидели, как последние подвыпившие и веселые гости рассаживаются по своим каретам. На Пиккадилли раздавался бодрый цокот копыт.
Это был потрясающий вечер. Никогда еще не было такого великолепия, таких изысканных яств и превосходных вин; таких изумительных танцев и любовных интриг, когда под воздействием излишних возлияний в мужчинах разыгрывалась страсть, а желания женщин прорывались сквозь личину придворного этикета. И в первую очередь беспрецедентный случай — ведь сам принц удостоил своим посещением особняк де Шартелье! Об этом званом вечере говорили месяцы спустя. Но самой главной темой всех разговоров была красивая, умная и молодая жена Сатира. В эту ночь Елена де Шартелье стала самой знаменитой женщиной Лондона.
А что же ощущала
В известной степени она прекрасно понимала, что отомстила за другую личность — за Фауну, невольницу. Кларисса теперь стала запуганным и подавленным ничтожеством, а Генриетта Хамптон была полностью уничтожена.
Бледная, усталая, почти измученная своим успехом, даже когда золотой перст славы коснулся ее, она с горечью осознавала, что потерпела глубокую неудачу. Ведь она продолжала соблазнять Гарри Роддни, желая приблизить его роковой конец.
Как и предсказывал Люсьен (он уже давно удалился), Гарри не ушел до конца вечера. И теперь он остался с Еленой наедине. Он стоял в опустевшей гостиной напротив высокого окна. Свечи в люстрах погасли. Первые золотые лучи весеннего солнца ласкали верхушки деревьев в парке, высветляя их зелень. Серпантин напоминал собой ровное серебряное зеркало, холодный рассветный воздух проникал в надушенную, прокуренную, наполненную винными парами, огромную опустевшую залу.
Гарри Роддни привлек Елену к себе, его лицо выражало боль и отчаяние. Он умолял ее стать его возлюбленной.
— Эта ночь была для меня мукой! Смотреть, как другие мужчины все время касаются вас и танцуют с вами… видеть, как вы улыбаетесь им, знать о том, что завтра многие из них станут осаждать вас с букетами цветов, дорогими подарками и тысячами приглашений! О, Великий Всемогущий Боже… Елена, да как же я смогу вынести такую пытку! Неужели вы оставите меня несчастным?!
Елена покоилась в его объятиях, разглядывая его лицо своими удивительными бездонными глазами. Как она от всего устала! От сознания огромной ноши, которую несла, от мысли об этих четырех безрадостных годах без любви и даже без иллюзии любви. А от осознания многочисленных триумфов Гарри ей становилось горько как никогда. Внезапно она задрожала, и он отпрянул от открытого окна.
— Вам холодно, любовь моя?
Она могла бы лишь рассмеяться в ответ на эти слова. Холодно? Да. Но не от свежего воздуха, напоенного ароматом весны. Смертельный холод царил в глубине ее сердца. И она печально посмотрела на мужчину, который когда-то так разочаровал ее.
Не настало ли время поведать ему о прошлом и получить от него хотя бы каплю раскаяния? До чего же он был уверен, что сумел вновь соблазнить ее, опутав шелковой паутиной ее давней страсти!
— Елена, — хрипло произнес он. — Взгляните на меня… позвольте мне вкусить хоть немного нектара ваших восхитительных губ! О, желанная… если бы вы могли упорхнуть со мною отсюда, от де Шартелье… от всех… исчезнуть и остаться вдвоем навсегда!
Она тихо рассмеялась.
— Неужели вы думаете, что я брошу Люсьена, который дал мне все?
— Я тоже буду делать для вас все! Он… он не сумеет сделать вас совершенно счастливой! Я тот, кого вы любите, не так ли?
— Разве я когда-нибудь говорила вам это?
— В моих мечтах — да, да! — пылко воскликнул он.
Ее глаза наполнились внезапным гневом.
— А в прошлом?
Он не понял значения ее слов, но не подал вида и произнес:
— Да, когда я писал вам, когда вы находились в Бастилии. По-моему, мы всегда любили друг друга, все время. И мы желали друг друга, моя несравненная.
Ему следовало бы дать пощечину, однако она просто промолчала, мрачно глядя на его осунувшееся лицо, на темные круги под глазами, под его зелеными сверкающими глазами. Он страдал из-за нее! Превосходно! Никогда еще он не испытывал таких мук, как сейчас испытывал из-за нее!