Шарлотту вновь поразили необычная жестокость и развязность молодого мужа.
— Неужели вы
— Моя дорогая Шарлотта, мама еще не умерла, — протянул он в своей обычной манере. — Я берегу свои слезы для этого печального события.
— Вы чудовище! — шепотом проговорила она.
В ответ он просто расхохотался.
За леди Чейс ухаживали две опытные сиделки, одна из них — симпатичная женщина — очень привязалась к больной. Ее хорошо знали в определенных кругах, ибо она была медсестрой в Крыму вместе с Флоренс Найтингейл[29]
. В присутствии мисс Паркинсон Вивиан всегда сидел около постели матери и был само обаяние. Он брал белую тонкую руку больной, вздыхая, целовал ее и тихо произносил ласковые слова, которые могли бы тронуть кого угодно, в особенности женщину. Мисс Паркинсон с нежностью смотрела на этого красивого и учтивого молодого человека. И рассказывала о нем своей товарке, говоря, что не видела более нежного и любящего сына, чем лорд Чейс.— А красив он, как ангел, — романтически вздыхала мисс Паркинсон.
Однако на саму умирающую не производили впечатления представления, которые устраивал ее сын. Увы, с приближением смерти чувства леди Чейс обострились и любовь к единственному сыну, некогда горевшая в ней, сменилась подозрительностью и презрением. Когда он что-нибудь говорил ей, она выслушивала его в полнейшем молчании. День за днем, когда ее навещала Шарлотта, умирающая замечала, как заострились и побледнели черты лица молодой женщины, как она печальна, несмотря на все усилия выглядеть веселой и бодрой. Элеонора Чейс понимала, что все стало еще хуже — женитьба не изменила Вивиана и не могла изменить. Самым горьким и мучительным для Элеоноры было осознавать, что ей придется оставить Шарлотту нести свой крест в одиночестве. И теперь, в этот ранний утренний час, лежа без сна, она спрашивала себя, правильно ли поступила, заставив Вивиана жениться на Шарлотте. Да, она спасла доброе имя девушки. Ребенок родится в законном браке.
Если бы только она могла умереть с чувством, что ее сын будет добр к Шарлотте.
Внезапно леди Чейс услышала крик.
Она попыталась сесть в постели, но ее изможденное, слабое тело лишь покрылось холодным потом.
— Что случилось? Что? — задыхаясь, проговорила она, сбросила с себя шаль и уселась прямо, дрожа и напрягая слух. Ночная сиделка ушла вниз, чтобы принести печенье для утреннего чая. Ханна еще не вставала. Ведь было только начало шестого утра.
Снова резкий, пронзительный крик пронесся по всему огромному дому. И тут леди Чейс узнала голос.
Леди Чейс схватилась за сердце.
Что случилось? Какая беда? Шарлотта заболела? В последнее время она выглядела очень скверно; не могло ли это означать, что назревает выкидыш? Если это так, то одна из сиделок должна немедленно бежать к ней, а слуга — отправиться за доктором Кастлби!
И снова раздался пронзительный крик, а следом за ним — смех. Даже не смех, а громоподобный маниакальный хохот. Кровь застыла в жилах миледи.
— Сиделка!
Никакого ответа. Элеонора Чейс, покрываясь холодным потом, уже не сомневалась, что в конце коридора происходит нечто ужасное. Она резко сбросила с себя одеяла и спустила ноги на пол. Это были последние отчаянные усилия умирающей. Не надевая домашних туфель и не накинув шали на широкий, с развевающимися складками белый пеньюар, Элеонора Чейс нетвердой походкой сделала шаг от кровати. Когда она попыталась двинуться дальше, ее сильно зашатало, а пока медленно добиралась до коридора, ей пришлось держаться за стену, чтобы сохранить равновесие. Она шла, тихо всхлипывая и стеная. Ее сердце билось с невероятной силой и так болело, что Элеонора едва могла терпеть. Все же леди Чейс справилась с болью и продолжала продвигаться вперед, не думая о приступе. Ночная сиделка тем временем задерживалась внизу в кладовой, где хранились кондитерские изделия, которые она выбирала на завтрак.
В спальне Шарлотты царил страшный хаос.
Несколько минут назад Вивиан вернулся из дома Ромы Грешем. Он был совершенно пьян и пребывал в злобном и воинственном настроении.
Шарлотта, которая еще спала, внезапно проснулась и увидела мужа, стоящего рядом с постелью и держащего канделябр так небрежно, что горячий воск лился на ковер. Мерцающий свет свечей освещал его вспотевшее бледное лицо. Оно больше не походило на ангельский лик — взору Шарлотты предстали обвисшие губы, мокрые взлохмаченные волосы и прочие следы ночного кутежа. Его красивая одежда была в полном беспорядке, рубашка залита вином, галстук развязан. Вивиан уселся на постель рядом с ней, крепко вцепился в ее одеяло и разразился громким смехом.
— Наверное, я потревожил ваш невинный сон, моя пуритански настроенная женушка, а? — пьяно спросил он.