Невеста рока. Книга вторая

Доминик был знаком с этим человеком и сразу же отправился в госпиталь. Он считал, что Уильям Смит давно умер. Первые годы своей жизни Доминик находился у мистера Смита и его жены. Позже мистер Смит отправился в Крым, был там ранен, и теперь ему, наверное, уже за семьдесят. Свыше тридцати лет он никак не связывался с Домиником.

— Не буду смущать вас, рассказывая всю историю с этого момента, — сказал он Флер. — Я должен рассказать ее с самого начала.

— Да, да, пожалуйста, — взволнованно проговорила Флер, сосредотачивая свой пристальный взгляд на лице Доминика.

И он рассказал ей все, начиная с самого своего рождения. У него теперь имелись все факты. Он узнал, что родился со смуглой кожей, вследствие чего лорд Сен-Шевиот, его отец, в безумной ярости отказался от него. Запуганная бароном повитуха объявила, что ребенок родился мертвым, и вынесла его из замка. Она намеревалась избавиться от крошечного младенца, но, зная, что тот живой, отнесла его к себе домой в Монкз-Рисборо. Там она отдала его племяннице, у которой только что родился мертвый ребенок. Эта женщина (миссис Смит) выкормила малыша и очень привязалась к нему. Ее не смущал цвет его кожи. К тому же, когда ребенок стал чуть постарше, его кожа значительно посветлела, а Смиты были просто очарованы красотой его глаз и изящной фигурой. Повитуха была слишком запугана, чтобы назвать имя настоящих родителей ребенка. Ее племянница взяла малыша с собой в Лондон, где ее муж получил новую работу и был теперь фонарщиком. Только на смертном одре повитуха открыла Уильяму Смиту всю правду. Но в то время барон Кадлингтонский был уже мертв, а леди Сен-Шевиот вышла замуж вторично.

— Итак, до десяти лет я жил с этими добрыми людьми, Смитами, — продолжал Доминик. — Затем, вам это известно, я поступил в благотворительную школу, куда однажды заехали Энгсби, впоследствии усыновившие меня. Но оказалось, что в сознании Уильяма Смита я всегда был законным наследником Кадлингтона и меня звали не Ануин… а Сен-Шевиот. Это всю жизнь не давало ему покоя, и уже на смертном одре он почувствовал, что должен открыть правду. Поэтому он и прислал мне послание в Парламент. И передал вот это…

Доминик протянул Флер красивую золотую цепочку, на которой висело крошечное, покрытое эмалью сердечко с инициалом «К», обрамленным бриллиантами. Флер положила его себе на ладонь. Ее пальцы так сильно дрожали, что она едва могла держать миниатюрное украшение. Ее бледное лицо стало алым, и она, запинаясь, проговорила:

— Боже, это правда! Значит, это правда! Ибо, когда начинались роды, я отдала повитухе эту цепочку с маленьким сердечком (инициал «К» означает Кадлингтон, как вы, наверное, уже догадались) и сказала, что, когда ребенок родится, надо повесить эту цепочку ему на шею, дабы она принесла удачу. Это была прихоть матери… не более.

— Меня удивило, что повитуха не украла ее, — сказал Доминик. — Наверное, она была честнейшей женщиной. И Смит тоже оказался достойным человеком, раз не продал цепочку, несмотря на свою нищету.

— Та, которой доверили похоронить ребенка, была лучшая из двух повитух, ухаживавших за мной, — тихо проговорила Флер. — Она не была убийцей, не хотела, чтобы младенец умер. Теперь я все понимаю. Она сообразила, что барон попытается уничтожить ребенка, если узнает, что тот остался жив. О Боже! И вот сегодня ты стоишь передо мной, мой сын, мое дитя… взрослый человек, Доминик Ануин!

Флер запнулась. Она услышала, как из парка донеслось пение птиц и зазвонили колокола Эппинской церкви, и снова посмотрела в лицо этого мужчины, известного политика, который некогда был для нее совершенно посторонним человеком. Невероятный, потрясающий факт! Он был ее сыном! Ее ребенком, который не умер сорок пять лет назад, а остался жив и стал выдающимся членом Парламента.

Теперь она поняла, почему ее так странно влекло к Доминику. Поняла очень многое. Ей стало ясно, почему он продемонстрировал такие незаурядные способности, еще будучи школьником. Ибо разве не была Елена Роддни, его бабушка, самой образованной и блистательной женщиной своего времени? Она понимала, откуда у него такие обаятельные манеры, ибо такими же манерами обладал еще один прекрасный и очаровательный мужчина, который приходился ему дедом, — Гарри Роддни. Флер подумала, слава Богу, что он совсем не похож на своего отца. Ибо его миновали жестокость, грубость и злобность Сен-Шевиота. Он целиком принадлежал к семье с ее стороны. И ничего общего с Сен-Шевиотом у него не было, если не считать волос цвета воронова крыла.