Тем временем вождь приказал, чтобы ему перевязали левую руку. После недолгого разговора со старейшинами он велел дать себе новый томагавк и опять устремился к Эдмону.
Того поразили глаза Инес, смотревшей на него с безотчетным страхом.
— Ничего не бойся, дорогая моя! — крикнул он ей. — Этому человеку меня не убить!
Вильгамену был все еще недосягаем для Эдмона. Капитан решил закончить поединок как можно скорее — он почувствовал, что его соперник готов пойти на хитрость. Вильгамену небрежно взвешивал на руке новый томагавк, потом неожиданно принялся кружить возле столба, к которому был привязан соперник. Такой вариант поединка не был, правда, запрещен, но считался не особенно честным, поскольку заставлял пленника следить за каждым движением противника, не позволяя ему при этом поворачиваться в нужную сторону. Эдмон и в самом деле оказался в довольно сложном положении. Как ему защищаться, если Вильгамену метнет томагавк сбоку? Как мог он, привязанный к столбу, успевать поворачиваться с той же скоростью, что и его свободный в своих движениях соперник?
— Ты трус! — крикнул он вождю по-испански, зная, что большинство индейцев так или иначе понимают этот язык.
Это подействовало. Вильгамену в ярости обернулся, собираясь наброситься на Эдмона. Тот воспользовался моментом и швырнул томагавк. Топор угодил вождю прямо в горло — руки у него бессильно повисли, он пошатнулся и рухнул наземь.
Эдмон немедленно подтянул к себе оружие. Наступило мгновение, которого он опасался, и дикий рев краснокожих навел его на мысль о самом худшем. Двумя взмахами томагавка он перерезал кожаные ремни, которыми был привязан к столбу.
Жизни Эдмона угрожала нешуточная опасность. В него полетел огромный камень, в руках у индейцев блеснули ножи. Жалобные вопли апачей, хлопотавших около своего вождя, свидетельствовали, похоже, о том, что ранен он тяжело, если не смертельно. Около дюжины краснокожих приблизительно одного возраста с Вильгамену, которые, вероятно, выросли вместе с ним, стали окружать Эдмона…
В эту минуту с крыши одной из хижин донесся пронзительный крик. Все взоры невольно обратились туда. Индеец, оставленный для охраны, указывал, вытянув руку, на восток. Апачи бросились врассыпную, словно стадо оленей, испугавшееся выстрела; возле Вильгамену остались только двое стрелков.
Эдмон устремился к Инес. В руке он продолжал сжимать томагавк, с которого тяжелыми каплями стекала кровь поверженного вождя. Инес была мертвенно-бледной и казалась близкой к обмороку.
— Это может быть только Альфонсо! — воскликнул капитан. — Еще немного терпения, любовь моя! Мы победим! Индейцы пали духом! Их злой вождь мертв. Умоляю тебя, укройся в той хижине, чтобы тебя не настигла предательская пуля, чтобы индейцы забыли о тебе! Уведите донну Инес туда! — обратился он к слугам, указывая на ближайшую пустую хижину. — На всякий случай заприте дверь изнутри!
— Будет исполнено! — ответил слуга, а служанки повели свою госпожу в находящееся поблизости жилище.
В этот миг на крыше, с которой совсем недавно раздался предостерегающий крик, появились трое белых. Эдмон, по-прежнему не выпуская из рук томагавка, поспешил к ним. Первым среди взобравшихся на крышу, кого узнал Эдмон, был Альфонсо. Рядом с ним он заметил высокого молодого человека с белокурыми, развевающимися на ветру волосами и человека средних лет. Вероятно, Альфонсо успел объединиться с людьми отца! Вряд ли могло быть иначе: решиться напасть на деревню средь бела дня можно было только сообща.
Между тем краснокожие опомнились и начали собираться на площади, готовясь дать отпор бледнолицым.
— Инес жива! Она — в той хижине! — крикнул Эдмон находившимся на крыше. — Скорее туда!