Невеста. Шлюха

Это мне понравилось, и я начала думать, что стоило бы, наконец, послать подальше осточертевшую коммуналку с ее дурацкими склоками и снять отдельную квартиру. Но все–таки аренда отдельного жилья в Москве образовала бы сильную брешь в моих накоплениях, а хорошей компаньонки я так до сих пор и не нашла. Я уже хотела отнести свои сбережения в солидный банк или куда–нибудь типа МММ, как вдруг разразился скандал, МММ обанкротился, и Москва заполнилась враз обнищавшими людьми с безумными глазами. Они стояли в бессмысленных очередях, ждали чуда, а я думала, что могла бы оказаться вместе с ними, будь у меня немного больше денег, или просуществуй МММ лишних пару недель. Его агрессивная реклама уже почти довела меня до решительного шага, и я теперь просто не могла опомниться, настолько близко было от меня разорение и крушение надежд.

Возможно, все не сложилось бы столь удачно для меня, и я все–таки впихнула бы свои деньги в МММ, если бы не… теннис. Я уже неоднократно говорила здесь, что люблю спорт, а в девяностые годы спортом номер один для России был теннис. Это, конечно, произошло благодаря увлечению президента, но в нашей стране сверху распространяется не всегда плохое. Оказалось, что Егор много лет увлекался этим спортом, и весной 94-го он приобщил к своему увлечению меня, благо, корты в теплое время вырастали в Москве, как на дрожжах. Собственно, техника тенниса далась мне очень быстро, тяжелее обстояло дело с подачей. Лишь к лету у меня стало получаться что–то похожее на правильную подачу, и сразу же я стала выигрывать у Егора два-три гейма за сет — ведь скоростью я значительно превосходила его.

Вот и представьте, что, занимаясь теннисом, я еще уделяла время английскому языку, и вдобавок мы с Егором ходили в театры и рестораны: вполне естественно, что я так и не успела вложить свои сбережения в какой–нибудь чудо-банк.

— Может, бросишь, наконец, свою гнилую работу? — предложил Егор месяца через три после нашего знакомства.

Мы сидели в загородном ресторанчике, окруженные зеленью подмосковной природы, и слушали пение птиц — удивительная разрядка перед ночной сменой в эскорте.

— Конечно, брошу, — ответила я. — Еще вот заработаю немного, и, пожалуй, хватит, чтобы начать учиться.

— Я имею в виду, чтобы ты бросила уже и переселилась ко мне жить.

В общем–то, я ждала, что он рано или поздно такое скажет, и мне, не скрою, было очень приятно. Я накрыла ладонь Егора своей ладошкой и сказала:

— Боюсь, мы оба можем пожалеть о таком шаге. Представь себе, что через некоторое время один из нас испытает сожаление, что его свобода принесена в жертву понапрасну. Это будет, когда я уже привыкну жить в хорошей московской квартире, и уходить оттуда мне будет некуда. Ты станешь тяготиться моим присутствием, но будешь продолжать содержать меня из жалости. Мы все равно расстанемся, но это принесет нам обоим страдание. Одиночество после этого будет для меня невыносимо, потому что я привыкну к правильной хорошей жизни, и менять ее вновь на участь проститутки будет для меня жутким ударом.

Я замолчала, глядя в мудрые глаза Егора, а он молчал, глядя на меня. Наконец, он откашлялся и сказал:

— Все равно, так встречаться тяжело для нас обоих. Когда–нибудь нам придется менять эту нелепую ситуацию.

— Все точно, — подтвердила я. — Мы только должны быть к этому готовы. Такое решение нельзя принимать скоропалительно.

— И когда же его принимать?

— Возобновим этот разговор через полгода, где–нибудь в декабре, — сказала я. — Тогда уже мы точно убедимся, что нам нужно быть вместе, или, наоборот, поймем, что мы слишком разные.

— Какое–то глупое испытание временем! — повысил голос Егор. — Мы любим друг друга, что может быть важнее?

— Это самое важное, — кивнула я с ободряющей улыбкой. — Через полгода вернемся к этому разговору, и, если тогда ты вновь повторишь мне эти слова, я уже буду готова к тому, чтобы изменить жизнь.

— Я знаю уже сейчас, что повторю их, — сказал Егор. — Может, не будем усложнять?

— Неужели ты не понимаешь, что через полгода я смогу сказать, что сделала все, чтобы не входить в твой дом домашней зверушкой?

— Я люблю тебя и уважаю, Соня, — мягко сказал Егор. — Ничего не изменится за это время, просто я стану еще старше, вот и все, а в моем возрасте это означает намного больше: потерять полгода счастья.

— Мы же будем общаться все это время, милый, — сказала я, постаравшись вложить в голос всю нежность, на какую была способна. — Я готова доставлять тебе радость и счастье всегда и везде. Это вовсе непохоже на какое–то там испытание. Просто нам нужно повременить еще с такой унылой штукой, как совместная жизнь.

— Я все–таки не пойму этого, — покачал головой Егор. — Ты очень упрямая, и всегда настаиваешь на своём.

— Вот видишь? — рассмеялась я, хотя смешно мне не было. — Может быть, через полгода ты поймешь, что я только испорчу тебе жизнь, поселившись под твоим кровом.

— Глупости какие–то…

— А вот, раз это глупости, скажи мне тогда умную вещь, — я решила увести разговор от этой щекотливой темы.

— Какую?