Невеста шотландского воина

– На охоте Аластера тяжело ранил вепрь. У него была сломана нога в нескольких местах, была видна даже кость. Рана стала загнивать, мясо гнило и отмирало. Никакие лекарства не помогали. Родерик привез из монастыря лекаря-монаха. Но все было напрасно. Аластеру с каждым днем становилось все хуже и хуже. Жар усиливался. Мой муж таял на глазах. Его постоянно мучила боль. Монах наконец проговорился, что у него нет надежды на исцеление. Впрочем, он предлагал отрезать ногу, тогда, по его словам, появлялся маленький шанс. Когда Аластер узнал об этом, то попросил меня этого не делать, он говорил, что хочет умереть таким, каким он был, чтобы предстать перед Богом в цельном обличье.

– Что вы сделали?

Грейс молча смотрела на Эвана, в ее глазах стояли слезы. Тихо вздохнув, она продолжила:

– Я украла одно лекарство у брата Джона. Я брала понемногу несколько дней, чтобы он ничего не заметил. Когда этого средства накопилось достаточно, я однажды вечером дала его Аластеру вместе с вином.

– А он знал, что вы даете ему?

– Да, – ответила Грейс. – Он знал. Бо́льшую часть времени он лежал в беспамятстве, но когда к нему вернулось сознание, я спросила его… о его желании умереть. Он уверенно сказал, что это его последняя воля. Он настолько ослаб, что не мог уже сидеть в постели. Я принесла подушки, чтобы он мог упереться в них спиной и выпить вино. Я подала ему кубок… – Голос Грейс прервался, и она беззвучно заплакала. – Не знаю, откуда у него взялись силы, но он сам, без моей помощи, выпил все вино. Затем его пальцы ослабли, и он выронил кубок.

– Он быстро умер? – хриплым голосом спросил Эван.

– Мне показалось это вечностью. Хотя на самом деле, думаю, прошло минут пять-десять. Я встала на колени возле его постели и молилась, держа его за руку. Он дышал все тише и тише, потом рука еле заметно дрогнула, и я поняла, что все кончено.

Эван потупился в смущении. В душе он упрекал себя, горько упрекал, что, поддавшись минутному недоверию, начал было подозревать Грейс бог весть в чем, тогда как на самом деле все оказалось очень трогательным. Смерть Аластера оттенила лучшие качества Грейс – доброту, сострадание, заботу. Охваченный раскаянием, Эван молчал.

Молчала и Грейс, переминаясь с ноги на ногу, волнуясь, ожидая осуждения, приговора, в котором она почти не сомневалась. Разве мог кто-нибудь после такого признания как-то иначе отреагировать на то, что она сделала – своими руками отравила мужа.

В какой-то миг ей захотелось убежать, скрыться от Эвана, чтобы он навеки забыл о ней, как и она о нем, если только у нее хватит на это сил. Однако ноги почти не слушались. В отчаянии, понимая, что ей уже нечего терять, раз все потеряно, она вскинула голову, взглянула ему в глаза и обомлела.

Никакого отвращения, или презрения, или горечи не было в его лице и в помине, напротив, по его удивленно круглым глазам, по ласковому выражению лица было ясно, что ее откровенность тронула его до глубины души. Он нежно взял ее за руку, явно пытаясь успокоить. У нее от неожиданности задрожали колени. Значит, в его глазах, в глазах любимого ею человека она не была чудовищем?!

– Ты не осуждаешь меня? – прошептала она.

– Грейс, милая, как я могу осуждать тебя? Я не вправе даже простить тебя, потому что тебя не за что прощать. То, что ты сделала, останется навсегда между тобой и Господом Нашим. И не мне судить об этом. Ты поступила мужественно, повинуясь чувству сострадания к ближнему. Ты оборвала цепь мучений Аластера, дала ему возможность уйти из этого мира, сделала то, что ему так хотелось.

От радости, внезапно охватившей ее, Грейс опять заплакала, но теперь это были другие слезы. В глубине души, в самом потаенном уголке сердца – нет-нет, конечно, она не считала себя правой – ей казалось, что сожалеть о содеянном напрасно и бессмысленно. Если бы она опять оказалась в таком же положении перед таким же выбором, Грейс поступила бы точно так же.

– Знаешь, он благословил меня перед смертью, – тихо вымолвила она.

– Что? – Эван не поверил собственным ушам. Величие и трагизм того момента, как и само признание, взволновали его.

Грейс тоже было нелегко говорить об этом. У нее застрял в горле комок, с трудом проглотив его, она повторила:

– Выпив вино, Аластер забылся, но перед смертью он открыл глаза, благословил меня и отошел в мир иной.

– Прости меня, – прошептал Эван. – Прости за то, что я невольно вынудил тебя во всем признаться. Но теперь я горжусь тобой, твоим мужеством, тем, что ты нашла смелость довериться мне, как бы тяжело тебе ни было.

От волнения у Грейс опять перехватило горло, она не могла говорить, а лишь молча кивала в ответ. Эван оказался настоящим человеком, намного лучше, чем она считала. Он обнял ее, и она доверчиво прижалась к нему, спрятала голову на его груди, согреваясь его теплом. Он был сильным и надежным – качества, которые женщина больше всего ценит в мужчине. Он приподнял ее лицо и взглянул прямо в ее глаза своими чудесными синими глазами..