— Вилла, я никогда не опровергал слухов, потому что я не могу опровергнуть эти слухи.
Она уставилась на него так внимательно, словно хотела разглядеть, что у него внутри.
— Не можешь или не хочешь?
Он серьезно и печально покачал головой.
— На самом деле не могу.
Это была правда. Опровержение слухов сейчас, когда Фостер находится на свободе, могло привести к тому, что этот человек раскроет секрет, который Королевская Четверка опасалась предавать гласности. Никто никогда не должен узнать о том, как юный принц Георг, охваченный юношеским сопротивлением против неодобрения своего моралистического отца, присоединился к группе молодых радикалов, которые называли себя «Рыцарями Лилии». Георг всегда был легкомысленным, несмотря на его врожденный интеллект, и он не осознавал, пока не стало почти слишком поздно, что его соратники и в самом деле настроены серьезно.
Все они признались, и дело было благополучно замято. Молодые бунтовщики были мягко рассеяны, и в течение тридцати лет все они вели себя тихо.
До тех пор, пока Натаниэль не был завербован лидером прежних «Рыцарей Лилии», и ему не был изложен их план — представить Принца-Регента как маниакального отцеубийцу, надеясь побудить народ Англии свергнуть его посреди войны. Такой хаос в правительстве — это именно то, что нужно было Наполеону, чтобы снова взять верх — и именно это Королевская Четверка не могла допустить.
Не имеет значения, какой ценой.
Так же, как миссией Натаниэля было найти последнего заговорщика — не важно, какой ценой.
Ничто из этого он не мог объяснить Вилле. Никогда.
Потому что если Королевская Четверка боялась разоблачения Принца-Регента, то еще больше они боялись разоблачения собственных секретов. Принцы и короли приходили и уходили, плохие, хорошие или сумасшедшие. И сквозь все это, через хаос всех столетий именно Четверка управляла Англией, проведя ее сквозь преграды, которые разрушили другие, более сильные и мощные нации. Четверка была той причиной, по которой этот маленький остров стал мировой державой и оставался таковой до сих пор.
Незримость их существования была их силой — и их величайшей слабостью. Подобно Ахиллесовой пяте, их раскрытие было единственным, что могло сокрушить их, оставив Англию без ее секретной защиты из чести и верности без поиска личной выгоды.
Вилла наблюдала за ним, ее глаза готовы были наполниться слезами. Ее разочарование тронуло его до глубины души.
— Мне жаль, цветочек. Я знаю, ты надеялась, что я смогу опровергнуть это. Я сожалею, что разочаровал тебя, — он ощутил неизбежность этого. Почувствовал, как его непродолжительное довольство рассеивается, и его маленькая принципиальная и яростная невеста оставляет его холодным и покинутым.
Вместо этого она рассматривала его так, словно не могла решить, к какой разновидности он принадлежит.
— Неужели все мужчины так глупы?
Натаниэль удивленно заморгал, потом нахмурился.
— Ты проводишь слишком много времени с Миртл.
Он подняла обе руки к небу и отвернулась от него.
— А ты проводишь слишком много времени, убегая от лжи!
— Что — какой лжи?
Она прекратила свою разочарованную ходьбу и посмотрела на него, склонив голову, руки ее лежали на бедрах.
— Ложь о том, что ты являешься предателем.
Не осмеливаясь вкладывать слишком большой смысл в то, что она говорит, Натаниэль подошел, чтобы встать перед ней. Он снял ее руки с бедер и переплел свои пальцы с ее.
Его руки не были холодными, но ее руки были еще теплее. Господи, даже ее пальцы дарили ему тепло.
Мягко увлекая ее за собой, он открыл дверь ее комнаты, подвел ее к кровати и усадил на нее. Затем сел рядом с ней, продолжая держать ее руки в своих руках.
Внезапно она отбросила свое раздражение и прижалась к нему, склонив голову ему на плечо. Закрыв глаза, Натаниэль наклонил голову, чтобы глубоко вдохнуть аромат теплой, живой, пахнущей жасмином Виллы.
Определенно, комната кружилась вокруг него.
Вилла верила в него. Она услышала всю ужасную историю, увидела, как он отказался опровергнуть ее, и все же она не отвернулась от него.
Он хотел обнять ее, опрокинуть ее на покрывало и распустить ее волосы. Он жаждал целовать ее до тех пор, пока она не сможет дышать и так глубоко войти в нее, что она не сможет разговаривать.
Но сначала ему нужно услышать это с ее собственных губ. Натаниэль не мог больше переносить напряжения.
— Вилла, у тебя все еще есть вера в меня?
Она нежно улыбнулась ему.
— О, дорогой Натаниэль. Конечно, у меня есть вера в тебя. Я люблю тебя, глупая ты деревенщина.
Она верит в него. Тяжесть, лежавшая у него на сердце, исчезла подобно дыму, и он ощущал себя так, словно мог взмыть в небо и полететь. В это момент он чувствовал, что может сделать все, что можно только вообразить, если Вилла будет рядом с ним.
— Ты любишь меня?
Она наклонила голову, ее улыбка сделалась еще мягче.