— Вы едете в Усть-Горск полноправной хозяйкой и скоро станете женой. Сможете сами во всём убедиться.
— А если я расскажу о нашем разговоре Борису? Вы не боитесь?
На это старик, который, поднявшись из кресла, создавал поистине пугающее впечатление, криво усмехается, подойдя ко мне вплотную.
— Не так, как вы боитесь потерять подругу, родителей, сестру…
— Что?
— Вы не ослышались, она жива. И после того, как вы сделаете все как надо, я сам отвезу вас к ней.
Можно ли ему доверять.
— А как вас зовут? — говорю, пока он выходит из квартиры.
— О, не волнуйтесь, дорогая. Мы скоро познакомимся. Очень скоро. Если, конечно, вы не решитесь уехать. Безопасности я вашей не гарантирую, но поступок оценю.
От его «оценю» мороз по коже. Руки сжимаются в кулаки от ненависти к каждому представителю бизнеса, преступности, который пытается меня запугать. Сколько можно?! А самое главное, как мне раз и навсегда исчезнуть из-под этого колпака.
Глава 28
Квартира опустела минуты три назад, а я так и стояла, уперевшись взглядом в дверь. В голове словно пронесся шторм, оставив после себя кучу мусора. Теперь мне предстояло его разобрать. Но чувства разнились. Помимо здорового любопытства, болезненной зависимости возник инстинкт самосохранения. Как тогда, когда в квартире я нашла платок с кровью.
Меня как подкинуло. И сейчас не рвануть на вокзал меня останавливают две вещи. Мне некуда идти. Он меня найдет. Даже на коляске доедет и передавит. И если это знание оставляло лишь отголосок страха, то после предоставленной информации я осознаю это так ясно, как слышу мурчание кота, трущегося о мои ноги. Виктор стал ласков. Неужели чувствует мой раздрай. Неужели хочет помочь?
Опускаюсь на колени, прижимаю его к себе и, закрыв глаза, принимаюсь перебирать образы тех, кто помешал Борису. Тех, кто хоть как-то поучаствовал в моей жизни. Я стала причиной смерти стольких человек, что становится страшно. И я даже подумать не могла… Да, конечно, могла, что уж теперь врать самой себе. Просто не хотела делать из Бориса большее чудовище чем он есть. Кому захочется признаваться в любви к Гитлеру.
— И что мне делать, Виктор? Я знаю, что однажды я избавлюсь от любви к нему. Но только в том случае, если смогу избавиться от него. А значит я должна вернуться. Должна увидеть весь ужас своими глазами. Теперь, если при мне он убьет человека, мои глаза не будут покрыты пеленой романтики, ведь все иллюзии лопнули как мыльный пузырь.
Сколько я так просидела — не знаю. Но телефон начал пиликать.
Я тянусь к нему на автомате.
— Нина, что случилось? — слышу в трубке голос, ставший настолько родным и близким, что становится страшно.
— Ни-ничего, — медленно выбираюсь из прострации, но ответ медленный настолько, что Борис затевает паузу, а потом резкое:
— Не ври мне. Я сейчас приеду.
Куда! Он же еле выжил!
— Нет! Нет! Просто… — простите меня, повара клиники. — Просто отравилась. Рвало.
— Давай бегом в больницу. Нам выезжать вечером. Надо было сразу Ивану звонить. Не двигайся, он тебя заберет.
— Ладно, — только и отвечаю я, чтобы не разрушать легенду, думая, как на таком расстоянии он вообще понял, что со мной что-то произошло.
Трубку ложу и тут же слышу звонок в дверь. А следом она бесцеремонно распахивается.
— Ну и что за представление ты опять устроила.
Нет, нет. Я больше не буду ему отвечать. Никой иронии, никакого флирта. Еще одной смерти я просто не переживу.
— Нина? — садится рядом Иван и отводит влажную прядь волос от лица. От этого мягкого касания хорошо и сладко, но я отвожу его руку и поднимаюсь.
— Просто меня рвало и…
— Тогда почему ты не в обнимку с унитазом.
— Потому что меня рвало, а не рвет. Слышал, в русском языке есть времена? — черт. Зачем? Вот зачем эта язвительность.
— Понял, не кипятись, львица, — надевает Иван сумку через плечо, кота вкладывает мне в руки, а потом поднимает меня в воздух. И я стараюсь держаться на расстоянии, прекрасно понимая, что спросить и просить меня опустить на ноги бесполезно.
Теперь это его «львица» не выходит из головы. Даже когда уже едем по забитым дорогам Новосибирска.
— Борис — лев, я — львица. А кто тогда ты? — все-таки решаюсь спросить. — Шрам? Как брат главы прайда, который потом его предаст.
— Нет, — смеется Иван, и при этом в уголках глаз виднеются лучики морщин. Сколько ему лет? — Помнишь в том мультике у Шрама были прислужники. Гиены.
На этом он не смотрит на меня, предоставляя самой делать выводы. И в них нет ничего хорошего. То есть он не просто предатель, а прислужник предателя. Что не должно вообще вызывать уважения.
— Я могу об этом сказать Борису.
— Ты можешь сказать ему все, что угодно. Но ни один мужик не станет верить своей шкуре больше, чем верному псу.
— Борис любит меня, — уверено заявляю я.
— Нет, — фыркает Иван. — Он болеет тобой, наркоман. И даже в тебе любви нет.
— Тогда почему же я с ним!? — спрашиваю его и действительно хочу услышать ответ.
— Потому что знаешь, что он не отпустит, и просто принимаешь неизбежное. При этом думаешь о том, каков в постели я.