Что?! Злость и обида за правдивость слов возобладают над разумом. Так что на светофоре я резко отстегиваюсь, под его грубый крик: «Куда, дура!» выхожу из машины. Он тоже выскакивает, готовый рвануть за мной куда угодно. Действительно верный пес. Но я его удивляю, просто пересаживаясь назад.
Он стоит и пялится на меня в окно, а потом уже сигналят машины, и он злой и взъерошенный садится за руль.
— Думай, что делаешь!
— Думай, что говоришь! — не остаюсь я в долгу.
Он открывает рот, но тут же его закрывает. Так что оставшуюся часть пути мы едем спокойно.
Виктор лезет ко мне на колени, и я мягко его глажу, думая о том, что надо как-то избавляться от своей неуравновешенности. Теперь я даже завидую выдержке Бориса, который умеет спокойно сносить любое мое поведение.
Надо спросить, как это у него выходит.
В клинике Виктора хотят закрыть в мягкую крупную клетку, а главный врач орет, что у них не ветеринарная клиника. Но этот кот не привык находиться в клетке. Так что придется им перетерпеть пару часов.
Иван делает шаг, но я его опережаю и подхожу ко врачу по отчеству Даниилович вплотную. Он, несмотря на свой рост, становится как-то ниже. И почему осознание, что я могу на него надавить, возбуждает.
Я отметаю это ненужное ощущение власти и улыбаюсь.
— Аристарх Данилович. Мы покинем вашу клинику через два часа, оставив весьма положительные отзывы, как самой лучшей клинике Новосибирска, а возможно, — разглаживаю его воротник, так, что вижу, как дергается его кадык. — И всей России. Ведь у вас приходил в себя сам Борис Распутин. А о покушении можем не упоминать. Верно?
— Верно, — сиплым голосом говорит Даниилович.
— Вот и отлично. Иван. Неси моего котика, — говорю с улыбкой и обхожу врача. Знаю, что за этой сценой наблюдали многие. Чувствую жжение в макушке и задираю голову. В окне второго этажа сквозь слепящий свет солнца замечаю Бориса. И мне приятно, что он видел меня в этот момент. Только страх напороться на недовольство захватывает меня в свой плен и не отпускает, пока не оказываюсь непосредственно перед ним.
Он уже одет, полулежа в кресле с большими колесами.
— Мне кажется, я открыл ящик Пандоры, — говорит он, и тут же ему на руки прыгает отпущенный кот.
— Тебе нельзя еще сидеть, — волнуюсь я, подхожу и проверяю не горячий ли лоб.
— Я не должен показывать слабости, — твердит он одно и то же в который раз. — Дома еще успею належаться.
— Ну что… — говорит Иван, раздражая меня тем, что вмешивается в разговор. — Нужно выдвигаться. У меня тоже самолет сегодня до Москвы.
«Ну слава Богу», — про себя вздыхаю я, собирая свои мелочи по палате.
— Нет.
Голос Бориса как нож по нервам. Поднимаюсь в полный рост, со страхом думая, на что «нет». Вдруг он прознал про мое любопытство в отношении своей собаки и решил его убрать. Прямо сейчас?
— Ты мне нужен в Усть-Горске. Еще я хочу там же написать завещание.
— Борис… — в шоке восклицаю я и, не сдержавшись, напоминаю: — Ты же не доверял ему! Ты хотел его проверить!
— Он прошел проверку. Не отвлекайся, Нина. Тебя это никак не коснется.
Да что вы говорите! Да что вы, блять, говорите!
Отворачиваюсь, чтобы никто не увидел моего выражения лица, и обещаю себе одно. Никогда, никогда больше не заговаривать с этим падальщиком.
Глава 29
Мы отправились сразу, как только доктор принес выписку. Доехали на машине до вертолета, причем Борис отказывался от любой помощи, а я только и думала, сколько внутренней силы у этого человека. Одна проблема — эта сила, как огромный валун, может покатиться с горы и убить.
В вертолете, где я летела уже второй раз, было как обычно шумно. И если мужчины заводили разговор, то казалось, словно они кричат друг на друга. Это выглядит забавно, и я отворачиваюсь, чтобы они не видели моей улыбки. Улыбки, которая не уместна к тому состоянию, что давит мне на мозг. После полученной информации я должна быть вдвойне осторожнее. Лишнее движение грозит смертью. И кто знает, не будет ли она моей.
По небу плывут облака, словно огромные птицы, презрительно поглядывающие на жужжащее насекомое. Раз и скрылся вертолет за крыльями. Раз и сова плывет по небу. И вдруг я вижу вдалеке темное пятно, расползающееся все сильнее по мере нашего приближения к Усть-Горску.
Тогда, два года назад, мы летели ночью, и кроме моря огней я ничего не видела. Да и вовсе в итоге уснула. Но сейчас я вижу каждую трубу, каждый цех, даже столовую. И все это части огромного гиганта под именем Металлургический комбинат. Еще в детстве я могла лазить по любым горным отвесам и деревьям, даже, судя по всему, соблазнила взрослого мужчину, но я никогда не приближалась к месту, где работает отец.
Оно мне казалось чудовищем, что может убить движением руки. И вот теперь рядом со мной чудовище пострашнее, что может убить, лишь подумав об этом. Но если в детстве, даже в юности я испытала трепет, который охватывал все тело перед этакой стальной махиной. То сейчас меня гложет лишь любопытство, словно рядом с Борисом теряешь страх ко всему, кроме него самого.