Девчонка не спала. Хоть глаза её были прикрыты, но он чувствовал, что она его ждала. Невольно скользнул по её телу взглядом, машинально отмечая, что шертова сорочка не прятала, а скорее подчёркивала каждую окружность и выпуклость на теле бунтарки.
— Что вы делаете?
— Как что? Лежу, — невозмутимо отозвалась наина.
— Лежите? — тщетно пытаясь подавить в себе злость, едва ли не прорычал де Горт.
— Лежу. Расслабляюсь, дышу глубже и настраиваюсь на выполнение своего наиновского долга. Покорная, смирённая, на всё согласная и ко всему готовая.
После этих слов хальдаг, следуя примеру Фрисо, на несколько мгновений тоже впал в оцепенение. Потом нахмурился. Интересно, это в ней коллекционное вино сейчас говорит или она всегда такая? Святая непосредственность! Появилось желание схватить мерзавку за руку, притянуть к себе, а дальше… А дальше его всемогущество ещё не успел определиться. С одной стороны, хотелось её придушить, здесь же, на месте. С другой — попробовать на вкус эти розовые, немного припухшие от того, что кусала их, губы.
Волновалась. Нервничала.
— С чего бы это? — бросил резко.
Он ожидал какого угодно ответа, но только не того, что выдала, даже не краснея, Филиппа:
— Мне сразу раздвигать ноги или ваше всемогущество предпочитает начать с прелюдий?
Секунда, другая, и Мэдок подался к наине, решив, что теперь-то он уже точно определился и точно знает, что сейчас с ней сделает.
* * * * *
Я уже говорила, что из меня паршивая актриса? Так вот, я ошибалась. В степени используемого прилагательного. Не паршивая — препаршивейшая.
Герцог ни на секунду мне не поверил. Не поверил, что перед ним, большим голодным зверем, кроткая овечка, жрать которую будет совсем неинтересно. Сверкнул глазами, хищно и жадно, после чего сграбастал меня в охапку, прижимая к своей груди. Широкой, твёрдой, горячей. Почему-то последнее ощущалось даже через плотную ткань его незатейливого тёмного камзола, или что это на нём такое.
— Прелюдии говорите? — меня бесцеремонно куснули в шею.
Вампир недоделанный.
— Что ж, давайте начнём с них. Куда нам спешить? У нас ведь вся ночь впереди.
От подобных перспектив у меня волосы на голове зашевелились. Всю ночь для девственницы — это полный хардкор. И пусть я ею не являлась, но ублажать оборзевшего хальдага часы напролёт всё равно не собиралась.
Тем более неизвестно, что случится, когда он поймёт, что нет у меня невинности. Нет и в помине.
Ладони де Горта властно легли на мои нижние девяносто, впечатывая меня в его бёдра. Тоже, к слову, каменные. Там всё было каменным и… И где там мой канделябр?
— И это вы называете прелюдией? — возмущённо выдохнула я, когда этот… (так и хочется перековеркать его имя), закончив обцеловывать мне шею, решил поближе познакомиться с моей грудью. — Такое ощущение, что вы меня сейчас съедите!
— А вам есть, с чем сравнивать, Филиппа? Откуда вы вообще знаете это слово? — Поцелуи через ткань ночнушки были не менее яркими, острыми, жгучими.
— А я девушка образованная.
— И в чём же именно вы образованы? — Хальдаг сдёрнул, совсем не нежно, с моего плеча кружевную бретельку, обнажая левое полукружие, и ткань жалобно затрещала.
А я, кажется, застонала…
Лиза, ну нельзя же так!
— Просто у меня большой словарный запас, и…
Очередной укус-поцелуй достался затвердевшему соску, и теперь уже я шипела, выгибаясь как кошка. Правда, не уверена, что шипела от боли, и вообще не понимаю, с чего бы чему-то там твердеть в моём теле — я ведь не герцог. Это у него недержание (а лучше бы было нестояние), а у меня… А у меня уже чёрт знает сколько не было секса, и все эти поцелуи, перемежающиеся с лёгкими укусами, горячее дыхание на коже, от которого по телу бегут волны дрожи, скольжение сильных ладоней по ягодицам, бёдрам… В общем, большого ума не надо, чтобы понять, де Горт — любовник что надо. Пылкий мужик, страстный. Не то что мой Кирилл.
Толкнув меня на подушки, хальдаг быстро стянул с себя камзол, швырнул его на пол и подался ко мне, наклоняясь, вольготно устраиваясь между моих разведённых коленей.
К тому моменту я уже окончательно смирилась, что план А самым бесславным образом провалился, и теперь лихорадочно соображала, как бы так незаметно дотянуться до плана Б и что мне потом за это будет.
Когда это животное очухается.
— Ты безумно приятно пахнешь, Филиппа. Твои волосы… твоя кожа… — тем временем шептало животное, низко и хрипло, отчего его шёпот можно было запросто перепутать со звериным рыком.
— Вы тоже пахнете. Но не могу сказать, что приятно.
— Ну, я ведь не девица, чтобы благоухать фиалками, — на миг прервав своё занятие, резонно заметил де Горт, и одарил меня таким взглядом, от которого… ну в общем, да, стало однозначно жарче.
Он ласкал, целовал мою грудь, задевая губами, твёрдыми, немного шероховатыми, нежную, ставшую чувствительной кожу, навевая мысли о плане С, по которому я на всё плюю и знакомлю его всемогущество со своей лазерной эпиляцией.