Нет, мы еще повоюем и так просто не сдадимся его всенаглючеству! С этой жизнеутверждающей мыслью я, пожелав себе удачи, потянулась за канделябром.
Потянулась я, значит, за оружием, даже пальцами сумела его коснуться. Сжала их в кулак и охнула — мать моя женщина, какой же он тяжелый! Надо было подсвечник брать или какую-нибудь керосиновую лампу.
Не соображаешь, Лизонька, не соображаешь.
Мой выразительный «ох» герцог явно принял на свой счет и с еще большим усердием стал стаскивать с меня сорочку, которая теперь прикрывала одни лишь девичьи бедра. До знакомства с эпиляцией оставались считаные секунды, и я, поднапрягшись, а заодно прицеливаясь к мужской макушке (в таком ракурсе она шикарно просматривалась), все-таки сумела стянуть канделябр с тумбочки.
И тут хальдаг вдруг решил взять тайм-аут и поднял на меня взгляд.
— Что вы делаете? — обескураженно спросил он.
Настолько обескураженно, что я даже не подумала его обманывать, честно призналась:
— Собираюсь огреть вас канделябром.
— Зачем?
Мм…
— Чтобы вы отключились и все это прекратилось.
— Вам не нравится?
Ох, как же сложно кому-то придется с этим кадром.
Прижала к себе «орудие убийства», а заодно и подушку, чтобы спрятаться от жадного взгляда этого мужлана.
— Представьте себе — нет. Мне не нравится! Не нравится, что какой-то самоуверенный наглец решил взять меня силой!
— Вообще-то я ваш жених, Филиппа, и господин, — мрачно поправил меня Мэдок, на вытянутых руках нависая надо мной. Дышал он тяжело, рвано и так на меня смотрел, что даже удивительно, как это подушка не рассыпалась пухом, а канделябр не растаял у меня в руках жалкой сосулькой. — К тому же вы не сопротивлялись.
— А канделябр я, значит, просто для красоты схватила?
— Фи-лип-па… — грозно сощурившись, прорычал его всемогущество.
Наверное, следовало испугаться, попытаться извиниться или, на худой конец, свести все к неудачной шутке, но вместо этого меня накрыло обидой.
— Что — Филиппа? Разве так обращаются с невинными девицами? Вы бы хоть для начала меня поцеловали!
Как же в такой ситуации не вспомнить простую житейскую мудрость: лучшая защита — это нападение. Не получилось напасть с канделябром, так хоть нападу словами.
— Ну так а я последние десять минут чем занимаюсь? — зло выплюнул герцог.
А он неплохо защищается.
— Я говорю о других поцелуях. О нормальных! В губы! А вы начали раздевать меня, зацеловывать и закус… кусать, в общем, как какую-нибудь шлюху!
— Таких поцелуях?
Мгновение, и он, приподнявшись на коленях, дернул меня за руку, притягивая к себе. Замер на несколько секунд, которые отдавались в моей груди быстрыми, гулкими ударами сердца, глядя мне в глаза. Скользнул взглядом по губам, привлекая к себе еще ближе, а потом… А потом я получила тот самый поцелуй, которого требовала. Обжигающе горячий, томительно медленный, когда губы де Горта прижались к моим, исследуя, сминая, раскрывая. Этот поцелуй сложно было назвать целомудренным, но не было в нем и жесткости, жадного напора. Осторожный, изучающий, чувственный, почти что нежный.
В общем, да, мне понравилось, как это ни печально. И, кажется, я потеряла канделябр. Сама не заметила, как он выпал из ослабевших пальцев. Осталась только подушка между нами и горячее дыхание хальдага на моих «завоеванных» губах.
Приходилось признать, этот раунд я тоже проиграла.
— И все-таки вам не помешало бы для начала помыться, — заметила чуть слышно, когда мне позволили выдохнуть.
— Составишь компанию? — Хриплый шепот коснулся кожи, снова разгоняя огонь по телу.
И в то самое мгновение в голове завыла сирена. Так, все, берем себя в руки и заканчиваем это безумство.
— Премного благодарствую, но я уже сегодня купалась, — отстранилась от хальдага.
К счастью, он не стал меня удерживать, позволил выпутаться из его объятий и натянуть на плечи остатки фривольного ночного наряда.
— Значит, искупаемся вместе завтра.
А?
С этими словами его всемогущество поднялся с кровати и стал быстро затягивать шнуровку на штанах, которую непонятно когда уже успел ослабить. Хорошо хоть сами штаны не успел снять, а может, в принципе не собирался.
Варвар.
— Значит, сегодня канделябр больше не понадобится? — на всякий случай уточнила я.
— Можете взять его завтра с собой в ванную. Устроим купание при свечах.
Еще и издевается, гад.
Я уже открыла рот, собираясь высказать все, что думаю о его бессовестных запугиваниях, когда снаружи послышался какой-то грохот, девичий визг и громкий собачий лай. Такой, от которого волосы на затылке уже не просто шевелились, а пустились в дикий пляс.
Переглянувшись с Мэдоком, мы бросились в коридор, а оттуда до лестницы и дальше, к приоткрытой двери, из которой пробивался тусклый приглушенный свет. Визжала Паулина, а гавкал и рычал Морс. Кто ж еще.
— Мэдок, милый, что это с ним?! — При виде герцога Полька протяжно завыла. — Он ворвался ко мне, скалился, рычал. Так напугал! Я чуть сознание от страха не потеряла. Думала, нападет и всю покусает!
— Морок, ко мне! — рыкнул на животное де Горт, и пес, виновато поджав хвост, потрусил к хозяину.
«Не благодари, сиротка», — услышала я у себя в голове его голос.