Невеста старшего брата

Никаких “перезвоню позже” или “скучаю”. Не позволяю себе ничего из этого, потому что все еще болит. На душе настолько паршиво, что хочется кричать, бить посуду или хотя бы выплеснуть энергию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Плохой день? — поворачиваюсь к Роме — одному из сотрудников клиники.

Он подошел незаметно и явно увидел эмоции на моем лице. Все здесь хорошие психологи, поэтому я ничего не скрываю:

— Приятного мало, — отвечаю и пытаюсь улыбнуться, правда, уверена, что получилось так себе.

— Выпьем кофе? Я знаю неподалеку кафе, сходим, поговорим, — предлагает Рома, на ходу снимая медицинский халат.

— Давай, — слишком быстро говорю я.

Мне и правда нужно поговорить, возможно, выслушать собеседника, чтобы лучше понять свою жизнь. Я до сих пор не могу сложить пазл под названием “счастье”. То детальки не те, то я тычу их не туда.

* * *

— Ее звали Катей, — еле слышно говорит мой собутыльник по кофе. — Она умерла в этом центре. Не выдержало сердце.

— Мне очень жаль, — все, что могу сказать я.

Обхватываю стаканчик с давно остывшим кофе и быстро осушаю его, не чувствуя даже горечи. Она вся внутри. Въелась под кожу, в слизистые, поселилась в каждой клеточке.

— Твоя племянница идет на поправку, — Рома накрывает мою руку своей и гладит большим пальцем по кисти.

— Я знаю, — выдаю и отдергиваю руку, наверное, слишком быстро.

Мне неприятны его касания, они жгут кожу и заставляют чувствовать отвращение к себе. Хотя бы потому, что я опускаюсь до уровня Максима. Пришла в кафе, чтобы предложить себя на ночь.

Мне противно.

Опускаю взгляд и думаю о том, как уйти обратно в больницу, чтобы попрощаться с Машенькой перед уходом.

— Прости, — говорит Рома, убирая руку. — Я просто хотел поддержать.

— Спасибо, — улыбаюсь самой беззаботной улыбкой, но Рома, кажется, копает глубже.

— Тебя гложет не Маша, да?

Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд. Глаза в глаза. Я безмолвно киваю и отвожу взгляд.

— Идем, я провожу тебя.

Я хочу отказаться, но в этот момент раздается телефонный звонок. Я принимаю его и слышу растерянное:

— Яна? Это Даша… Яна, Максим он… попал в аварию…

Мне хватает всего двух слов: Максим и авария, чтобы подкосились ноги, а сердце начало биться быстрее. Все, о чем я думаю — как он. Мне плевать, кто такая Даша и почему она звонит с его номера. Я пытаюсь составить какую-то фразу, но мой мозг упорно отключается и я падаю, слыша громкий возглас рядом:

— Яна!



=Любовь из детства

Максим

— Макс, сынок, — выдает мама, быстро спускаясь по лестнице со второго этажа. — Как твои дела? — она обнимает меня и целует в щеку.

— Хорошо, мама. Пришел расспросить тебя о Вадиме.

Замечаю, как она мрачнеет и мне совершенно точно это не нравится. Я знаю, что она переживает о нашем соперничестве, ведь мы для нее всего лишь два сына.

Ее расстроенное лицо говорит само за себя, я уже сомневаюсь, что поступаю правильно, но затем останавливаю свои угрызения совести и прошу маму уделить мне время.

— Что именно ты хочешь знать, Максим?

— Живопись, мама, — говорю, а сам изучаю ее резкую реакцию.

Ее лицо тут же меняется, а тело дергается, как от удара током. Мама резко разворачивается и смотрит на меня так пронзительно, что я сразу понимаю — попал прямо в цель.

— Что живопись? — задается вопросом.

— Почему Вадим был везде, где был я, но не на рисовании? Что не так? Не понравилось?

Мама вздыхает и садится на диван, складывает руки на коленях и пытается выглядеть расслабленной. Каждая минуты молчания — возможность что-то придумать, но я не хочу слышать ложь. Я пришел за правдой и не уйду, пока не получу ее.

— Расскажи мне правду, мама. Пожалуйста.

Намеренно подталкиваю ее к рассказу. Я наслушался сполна лжи, а Вадим доигрался до потери компании. Больше у меня нет желания слушать вранье и очередные байки о том, что мы просто были детьми. Лет до двенадцати это действительно было детское стремление быть лучше брата во всем, стать тем ребенком, о котором мечтает каждый родитель. Но это было в детстве, потом мы стали подростками и пакости друг другу были осознанней. Мы четко знали, куда ударить, чтобы было больно, понимали, как нужно действовать, чтобы сломать.

— Мы ему не разрешили. Папа запретил… — мама, наконец, нарушает молчание. — Уже тогда мы видели, что вы соперничаете друг с другом, при чем ты не проявляешь инициативу, а Вадим… будто специально тебя достает. Делает так, чтобы стать лучше во всем. Когда ты увлекся живописью и Вадим сказал, что хочет тоже, отец запретил ему. Сказал, что не оставит и цента, если он снова испортит тебе возможность заниматься любимым делом. Это… я настояла.

Ее голос дрогнул, мама нервно заломила руки и посмотрела на меня.

— Я была неправа, но… я защищала тебя. Ты был меньше, а Вадим почему-то решил, что ты лучше. Сначала в баскетболе, затем футболе, а потом и в живописи. Мы ничего не запрещали, но когда дело приняло кардинальный поворот — вмешались.