Невеста вечности

Сестра Инна помогала, руки ее так и мелькали – чистое белье, тазик с теплой водой, губка, медицинский спирт для протирки пролежней.

Воспоминания клубились внутри, как темная волна, и сначала вроде бы в них не было ничего такого…

Вот мать сидит в церковной лавке при храме в тихом московском переулке. В лавке пахнет как-то особо – ладаном, книгами, нагретым солнцем деревом. Инна приводит младших сестер из школы – в семье их пятеро. И вдруг у матери звонит телефон, и ей сообщают, что отец погиб. Отец – священник, ехал на машине и разбился в аварии. Все так просто и быстро. Был человек – и нет человека.

И потом все та же церковная лавка – несколько лет подряд. И она, тогда еще не сестра Инна, а мирская девушка с другим именем, помогает матери продавать свечи и собирать записки за здравие и упокой. Мирное житье, в чем же тут дурные воспоминания? Скорее легкая грусть об ушедших днях и снова – внезапный приступ острой тревоги…

Отец Варсонофий – священник и родной дядя – беседует с ней по-отечески кротко. Время, мол, идет, ты совсем взрослая, пора, пора выбирать в жизни путь. И нет для женщины богоугоднее и почетнее пути, чем участь жены и матери. Она – тогда еще девушка юная – особо не возражает: конечно, дядя, я понимаю. В семье пятеро детей, мать одна работает в церковной лавке, денег вечно в обрез. Я все понимаю, я согласна… Наверное…

Дядя знакомит ее с Кириллом. Тот учится в семинарии, скоро должен закончить курс и рукоположиться. Если дело сладится и они понравятся друг другу, то скоро и свадьба.

Сестра Инна встряхивает грязные простыни, которые только что сняла с постели больной, парализованной – запах от них едкий, запах плоти, запах распада и тлена.

У Кирилла мягкая улыбка и светлые глаза. Он скромен, чрезвычайно умен, начитан и очень уклончив. Нет, скорее застенчив. Они видятся не очень часто, то есть совсем-совсем редко. Однако… дядя настаивает, и мать тоже шепчет каждый вечер – хороший парень, семья потомственных священнослужителей, как и наша, вы отличная пара.

Сестра Инна окунает в тазик с теплой водой губку и начинает осторожно протирать спину больной. Капли стекают на клеенку.

Свадьба… их свадьба с Кириллом… Ох, нет, пожалуйста, этого не нужно, не надо этих вот воспоминаний сейчас.

Но другие – еще темнее, еще хуже.

Больная слабо стонет. Она в таком состоянии, что любое движение, даже осторожное, любое прикосновение – даже бережное – причиняет ей боль и неудобство.

Стоны… эти стоны… Сестра Инна уже слышала их прежде. Тихие, беспомощные и – громкие, полные боли… Стоны…

– Какая вы заботливая, – говорит ей сестра больной, – что бы я без вас делала. Спасибо вам.

Сестра Инна скромно опускает глаза. Она обмывает недужное слабое тело и слышит…

Стоны все громче…

Хочется захлопнуть дверь, чтобы не слышать их больше.

Дверь хлопает. Дверь закрыта.

– Что с вами? – спрашивает сестра больной. – Вы совсем прозрачная, может, как закончим, чаю со мной выпьете?

– Не откажусь, спасибо, – отвечает сестра Инна.

Она насухо вытирает тело больной полотенцем и надевает на нее свежую ночную рубашку. Затем несет тазик с грязной водой в ванную и выливает в унитаз.

Потом деловито разбирает сумки – благотворительную помощь от монастыря больной – полотенца, кое-какие медицинские препараты, пачки с памперсами, пластиковую посуду для кормления.

Там, глубоко в памяти, дверь… та дверь захлопнута, но не закрыта на замок и в любой момент способна открыться настежь.

Стоны боли…

Сестра Инна слышит их. Хочется закрыть уши ладонями. Но этот жест – он такой демонстративный, мирской. Жест испуга, жест отчаяния и страха. Нет, чтобы справиться со всем этим, есть другие способы. Она лишь в начале пути, но она сможет.

– Чай готов, – с кухни зовет ее сестра больной, – проходите, милая.

Кухонька крохотная, как и сама квартирка в хрущевке, все тут пропахло застарелой неизлечимой болезнью, все уже приспособилось, скукожившись и засохнув.

– Побудьте со мной, – сестра больной разливает чай по чашкам, – а то… честно вам признаюсь, страх меня порой берет по вечерам. Вдруг она умрет… как я тут с ней одна?

Глава 17 Запертая дверь

Леночка Уфимцева проснулась поздно и в состоянии жестокой тревоги. Она лежала в постели, укрывшись одеялом с головой, вжимаясь в подушку, стараясь словно стать меньше – и ростом, и массой тела.

Пыльная квартира, в которой не убирались уже много месяцев, давила тишиной на барабанные перепонки, но Леночка чувствовала – это затишье и пустота обманчивы. На какое-то время она уснула опять и в рваных отрывистых снах видела то, что давно пыталась забыть, отринуть от себя.

Некоторые поступки, нами совершаемые, – непоправимы, и впоследствии приходится платить за них…

Однако постепенно день взял свое. От долгого лежания в постели заломило спину и свело ноги. Леночка нехотя встала, прошлепала в ванную.

Она не стала принимать горячий душ, лишь умыла лицо и хмуро глянула на себя в зеркало.

И тут раздался звонок по мобильному. Звонили настойчиво, долго. Стоя в ванной, тупо глядя на воду, текущую из крана, Леночка не двигалась.