Невеста вечности

– Не ссорились. Просто как-то все общение наше прекратилось, все товарищество. Претензии вот стал предъявлять мне, как вы.

– Как я?

– Пью, мол… Ну не как вы, а жестче. Говорю, мол, не то, что надо. Не то болтаю, не так рассуждаю, критикую, вольнодумствую. Полностью из нынешней вертикали выпадаю. Под козырек брать сразу рука не тянется. Могу вопрос неудобный задать, могу вообще чего-нибудь брякнуть. Генералы-то люди вертикали. Они себе друзей с умом сейчас выбирают – по связям, по полезности. А от меня проку мало – я могу выпить и в горизонталь улечься. И говорить громко о том, о чем мы в юности в институте так мечтали.

– О чем вы мечтали? – спросила Катя.

– О счастье. О свободе. – Страшилин поднял руку.

Желтое такси остановилось на Садовом. Катя села. Оглянулась по привычке – Страшилин шел к светофору, чтобы перейти Садовое кольцо и спуститься в метро.

Глава 39 Тайны

Да, Андрей Аркадьевич Страшилин отправился домой в этот вечер на метро. И хотя Катя оглянулась по привычке, он не думал о ней.

То есть нет, он видел, что она оглянулась, как оглядывалась прежде – эта девушка…

Эта девушка…

Коллега и напарник…

Длинноногая, грациозная и быстрая, чем-то удивительно похожая на Принцессу из старого мультфильма «Бременские музыканты».

Порой такая любопытная, пылкая и азартная, а в другой момент сдержанная, погруженная в свои мысли, иногда разговаривающая так холодно, свысока, а потом способная улыбнуться совершенно по-детски…

Эта девушка…

Катя…

Нет, Страшилин, выходя из метро на своей родной Таганке, не думал о ней. Он по пути заглянул в кафе «Андреевские булочные» и купил себе пирогов и пиццу на ужин. Шел с пакетами в руках до родного Рогожского переулка и не думал о Кате.

Он вспоминал, как они с Горобцевым-младшим, ныне генералом и большим начальником, учились и дружили, когда были молодыми, такими молодыми…

Как в студенческие каникулы сплавлялись по горной речке, и байдарка их перевернулась, и они оба сильно ударились о камни и начали тонуть. Страшилин вынырнул первым, а Горобцева потащило по камням, ударило снова, он нахлебался воды и…

Как он вытащил его на берег, на мокрые камни, как не знал, что делать, как звал его, пытался привести в чувство, тряс, неумело делал искусственное дыхание, и Горобцев начал кашлять, а потом его вырвало водой и песком. Они остались живы. Но никогда не говорили об этом случае на реке и о том, кто кого спас.

Открыв квартиру, включив свет, Страшилин увидел нахохлившегося попугая Палыча, дремлющего на вешалке среди коробок.

Птица моргнула от яркого света лампы и встопорщила перья. В ее черном зрачке – пустота.

Страшилин прошел на кухню, включил и там свет, сгрузил пакеты с теплыми пирогами на стол. Он почти физически ощущал сейчас те мокрые камни на берегу холодной реки. И дрожь во всем теле, и невероятное, непередаваемое чувство облегчения.

Они спаслись, не утонули, их не убило об острые камни. Смерть подарила им отсрочку тогда, хотя они об этом и не думали, и не просили.

Никто не знает своего часа…

И внезапно Страшилин начал воспринимать все это, все происходящее так, как никогда не воспринимал прежде – очень остро, очень лично.

С виду такое незатейливое дело об убийстве одинокого пенсионера Ильи Уфимцева подводило их к чему-то очень серьезному и важному, что могло коснуться…

Да, Страшилин ощущал это сейчас чуть ли не всем своим большим телом, покрывшимся вдруг мурашками, – могло коснуться…

И меня тоже? Но как? Почему? С какой такой стати?

Они стояли на пороге тайны, возможно, не одной…

И у этих тайн, пока еще не раскрытых, будут последствия.

На кухню влетел попугай и приземлился на холодильник. Он не говорил ничего, только пялился темными крохотными глазками. Старая мудрая птица что-то знала, но не желала делиться своей мудростью.

Страшилин протянул руку, чтобы открыть холодильник, и понял, что рука его дрожит.

В холодильнике – на полках банки с пивом и…

Может, это все еще коньяк – крепкий, выдержанный коньяк продолжал так действовать. Страшилин не испытывал жажды.

Он захлопнул холодильник, оставив пиво на месте. Не время напиваться в стельку. Тайны, к которым они вплотную приблизились – а он чувствовал это каждой клеткой, каждым атомом, привыкнув доверять своему внутреннему шестому чувству, – так вот, тайны… они требовали ясной холодной головы, трезвости ума, чтобы во всем разобраться.

Ну, хотя бы попробовать.

Глава 40 Допрос на пути туда

Катя в тот вечер, возвращаясь на такси с Делегатской, думала о том, что они узнали об отце сестры Риммы и о майоре Крыловой. Но связать это как-то воедино с тем, что они расследовали, она пока не могла.

Мысли ее все чаще обращались к Илье Ильичу Уфимцеву. Потерпевшему, которого там, в доме в «Маяке», она и не видела, испугавшись смерти и крови. Только старческие ноги в носках и засаленные тапочки. Только фотография в паспорте, впечатление от нее уже практически стерлось из памяти.

А ведь этот потерпевший, убитый – центральная фигура всего расследования.