Невеста вечности

Катя отметила – очки он тоже снял.

– Прошу к столу, – сказал он, – чем богаты.

Катя взяла бутерброд и кружку с чаем.

– Завтра вы с утра тут в администрации и на совещании? – спросила она.

– Да, придется. Языки начнут молоть вовсю. Уже начали. – Страшилин жевал бутерброд. – Я вам оставлю машину, вы отдыхайте часов до одиннадцати, даже до обеда тут. К обеду приедете в отдел и подождете меня, а потом мы с вами поедем в монастырь к игуменье Евсевии или где она там еще – в клинике, у врачей. Короче, найдем, где бы она ни пряталась.

– Вы не стали задерживать этих троих.

– У меня нет прямых доказательств причастности их к убийству Уфимцева, – ответил Страшилин. – Эти их художества в часовне – до сих пор не понятно, прямое или косвенное отношение все это имеет к делу, которое мы расследуем.

– Но вам казалось все это чрезвычайно важным сегодня утром.

– Это важно, – сказал Страшилин, – это очень важно, только…

Катя смотрела на него – вот он опять умолк, как и тогда. Пьет чай, думает о чем-то.

– Сестра Римма там, в часовне, упомянула о вашем отце, – сказала она.

– Мне сорок, нетрудно предположить, что я уже потерял своих родителей.

– Да, но у многих людей вашего возраста родители живы-здоровы.

– Моего возраста? – он усмехнулся. – Такой преклонный мой возраст?

– Нет, но… Я заметила, что у сестры Риммы своеобразная манера – она пытается наладить личный контакт и выбирает очень болезненные темы. Как с Гуляевым, так и с вами.

– Она же жрица смерти. Таковой себя воображает. – Страшилин еще подлил Кате кипятка из чайника. – Не нужно придавать этому значение.

– Чему?

– Тому, что она так себя ведет. Видимо, когда она подбирала себе единомышленников там, в монастыре, она не случайно выбрала этих двух – Инну и Пинну. Обеих смерть коснулась так, что они, по сути, получили глубокую душевную травму. Тот, кто травмирован, тот легко подчиняется. Это сестра Римма – Маргарита Полторак – смекнула и решила использовать. Этот же самый ход она пробует и с остальными.

– Опять логично, – согласилась Катя. – Как, например, с Балашовой, соседкой. У той умер ребенок, и она боится за остальных своих детей. А вы правильно подметили тогда, во время допроса, что она нам лжет, то есть не лжет, а не все рассказывает. Теперь понятно, почему она даже не упомянула о знакомстве Уфимцева с матушками-монашками. И все же…

– Что все же?

– Участкового Гуляева сестра Римма повергла в шок своей осведомленностью о происшествии, то есть о его личной трагедии, о которой, по его мнению, никто не знал.

– А он решил, что это сама Смерть ей на ухо нашептала? – спросил Страшилин.

– Такого он мне не сказал, но знаете…

– Как вы это подметили – все слишком экзотично, – усмехнулся Страшилин.

Но усмешка вышла какой-то невеселой.

– Ну, теперь я тоже в душ. – Он допил чай и поднялся.

Начал медленно расстегивать пуговицы на своей белой сорочке. Под ней не оказалось майки, голый торс, волосы на груди.

Катя дождалась, когда он включит воду в душе, и разобрала постель, нырнула под одеяло. Сначала отползла на самый дальний край кровати – к окну. Потом подумала – нет, тут столько места остается, еще решит, что это – намек, приглашение.

Она легла на середину кровати. И быстро стянула водолазку, укуталась одеялом до подбородка.

Из ванной Страшилин появился на удивление быстро – с мокрыми волосами и в одних трусах.

Катя старалась не смотреть – как и что. Полный мужчина.

Страшилин начал возиться с раскладушкой, прилаживая ее между кроватью и столом так, чтобы в тесном номере оставался свободный проход к двери ванной. Оказалось, что дежурная не забыла и матрас. Он положил его на раскладушку, постелил простыню, забрал пожертвованные Катей подушку и одеяло.

– Спокойной ночи, – сказал он, – я тушу свет.

Катя тут же протянула руку и включила ночник на столике возле кровати.

Сумрак в номере. Раскладушка затрещала под тяжестью грузного тела.

– Между прочим, я храплю во сне, – признался Страшилин.

– Ничего, – ответила Катя.

– Лампу не погасите?

– Пусть пока… потом, ладно?

– Ладно, – Страшилин усмехнулся. Он лежал на спине, укрытый одеялом лишь до пояса. То есть полуголый.

– Спокойной ночи, – сказала Катя.

– Угу, – он хмыкнул.

Катя закрыла глаза. Сон, сон, где же ты, добрый сон? Раскладушка заскрипела, и она тут же вперилась – чего это он там?

Она дико, мучительно жалела, что не уехала в Москву, как он и предлагал. Эта ночь в одном номере… нет, так не годится. Как бы шумно он ни вздыхал сейчас, ни ворочался – нет, нет, так не годится.

– Можно я закурю? – спросил Страшилин.

– Ой, нет, я…

– Надо покурить, – он приподнялся на высокой подушке. – Катя…

– Что, Андрей Аркадьевич?

– Пожалуйста, не бойтесь меня.

– Я не боюсь, что вы…

– Я же вижу, вы как воробей встрепанный. Я – ничего. Мое вам слово. Только можно я закурю?

– Курите.

Огонек сигареты…

Катя снова закрыла глаза. Все тело ее ломило от усталости. Нужен отдых… Сон, сон, добрый сон…

Огонек сигареты…

Если бы они оба сейчас протянули руки, то их пальцы соприкоснулись бы в сумраке ночи.

Но Катя лишь тихонько отодвинулась подальше. Она чувствовала запах дыма его сигареты. Он курил, курил без остановки.