Поблизости раздались чьи-то шаги. Я вжался лицом в стекло, что неплотно сидело в раме. Холодный ветер, проникающий в сарай через зазоры между стеклом и рамой, дул в глаза, но я не обращал на это внимание. Мелькнули темные волосы и льдисто-голубые глаза.
— Кирилл! — крикнул я что есть мочи.
Парень остановился и поднял голову. Наши взгляды встретились.
— Кирилл, открой дверь сарая! — попросил я. — Меня кто-то запер. — Помедлив немного, я добавил чуть тише: — Пожалуйста.
Васнецов долго смотрел на меня, не моргая, словно размышлял, стоит ли мне помогать.
— Чего молчишь? — не выдержал я. — Помоги, прошу. Я тут задубею же.
Говорить ему про свадьбу и все, что с ней связано, я, разумеется, не стал.
— Не задубеешь, — ответил Кирилл и двинулся дальше.
— Стой! — отчаянно крикнул я. Старая тумбочка опасно зашаталась под моими ногами. — Открой чертову дверь, пожалуйста! Тебе трудно что ли?!
Кирилл остановился и обернулся. Его льдисто-голубые глаза не выражали никаких эмоций, и это было жутко. Неужели я тоже так выглядел? Тогда не удивительно, что со мной предпочитали не общаться.
— Тебя выпустят. Просто потерпи пару часов.
— Не могу я столько ждать! За эти пару часов… — Я не договорил и с подозрением уставился на абсолютно бесстрастное лицо Кирилла. — Так ты обо всем знаешь…
Тонкие губы Васнецова медленно изогнулись в кривую ухмылку.
— Знаю, — кивнул он. — Прощай. Мне пора на свадьбу.
— Так это ты! — крикнул я ему в след. — Ты ее жених!
Понимание опустилось на меня так же резко, как забытье сегодняшней ночью после поцелуя с Алей. Все же было до смешного очевидно: наша с ним первая встреча, следы на снегу только в одну сторону, ворон с такими же глазами, странное поведение, слова Марины о том, что он изменился.
— А ты догадливый, — произнес Кирилл совсем другим голосом, глубоким и низким. — И очень интересный.
Он сделал шаг назад и щелкнул пальцами. Осевшие на земле снежные хлопья поднялись вверх и закружились вокруг Кирилла. Прошло несколько секунд, и они снова осели, являя моему взору другого человека: высокого, статного и нечеловечески красивого. Тряхнув белыми волосами, Кирилл поправил расшитый серебром голубой кафтан и продолжил:
— Местные шепчутся, что ты мой сын, но это вовсе не так. Твоя мать уже была на сносях, когда я взял ее в жены. Да и своего ребенка я бы сразу почуял.
— Выпусти меня, — прорычал я, стукнув кулаком о стекло.
— Если выпущу, придется тебя убить, — развел руками Кирилл. Вернее, не Кирилл, а зимний дух. Карачун. Черт возьми, глупые сказки оказались правдой, кто бы мог подумать?!
— Зачем тебе меня убивать? — спросил я, стараясь угомонить тревожные мысли. Жить с внезапно появившимися эмоциями было непросто. — Я не влюблен в твою невесту и не собираюсь становиться ее женихом.
Карачун подошел ближе и склонил голову на бок, глядя на меня.
— Ты совсем глупый? — спросил он, прищурив льдисто-голубые глаза. — До сих пор не понял, что с тобой произошло после прикосновения матери?
— У меня появились эмоции, и я …
— Ты любишь мою невесту! — злобно выплюнул зимний дух. В его холодных глазах сверкнула ненависть. — Твоя мать своим прикосновением передала тебе не только свои воспоминания, но и излечила твою хворь. Эмоции нахлынули на тебя, ты ощутил весь их спектр, в особенности любовь. Она давно зародилась в тебе, но ты даже помыслить об этом не мог. Из-за своего недуга ты не мог ее чувствовать, и это было твоим спасением. Твоя же мать оказала тебе медвежью услугу этим исцелением. Я уже шел убить тебя, но ведьма Александра заступилась за тебя. На коленях молила, чтобы я тебя пощадил.
Я не сразу понял, что зимний дух говорил о бабе Шуре.
— Так это она закрыла меня в сарае, — пробормотал я. Под ребрами что-то противно сжалось. Обида? Боль предательства?
— С моего разрешения. Так что сиди тихо и жди, когда тебя выпустят. Посмеешь помешать церемонии, умрешь.
Сверкнув льдисто-голубыми глазами, Карачун снова щелкнул пальцами и растворился в поднявшейся вокруг него метели.
— Зараза! — крикнул я и ударил кулаком в стекло. Затем еще, и еще.
Наконец стекло разбилось. Костяшки засаднило от боли. Кровь горячей струей потекла по руке.
Боль меня отрезвила, и я взглянул на ситуацию другим взглядом. Окно было слишком маленьким, чтобы выбраться из него. Даже если я выбью все стекла, это будет невозможно сделать.
— Черт! — простонал я, спустившись на пол.
Закрыл здоровой ладонью лицо и представил, как Аля, плача, идет босиком по разбросанным на снегу ягодам рябины. В сердце словно вонзили нож. Ох уж эти эмоции. Спасибо, мам…
Не представляя, что мне делать дальше, я привалился к стене и сполз на грязный пол. Как же сейчас страшно Але. Она просила меня быть с ней до конца, а я…
Снаружи послышался тихий плачь. Я отнял ладонь от лица и прислушался.
Плачь усилился. Кто-то начал завывать.
Я снова залез на табуретку и, балансируя на ходящей ходуном столешнице, выглянул в окно. Мой обзор был весьма ограничен, и я смог увидеть лишь худые колени на снегу.
— Кто здесь? — осторожно спросил я.
Плачь резко стих.
— Прошу, откройте дверь сарая! — громче произнес я.