Невеста зверя (сборник)

Я играю для кобры, а она танцует для меня, пока закат не окрашивает небо за змеей в оранжевый и лиловый цвет.

На крышу выходит Викрам и останавливается. Его раскрытый рот похож на букву «О». Он переводит взгляд с меня на змею, со змеи на свои граффити и снова исчезает в дверном проеме.

Я опускаю флейту. Он вернется. Я не знаю, как сообщить об этом змее, но, когда музыка затихает, змея сворачивает капюшон и скользит мимо меня в тень. Я наклоняюсь вниз, но не вижу ее.

Я опускаю одну ногу на пол. Там ничего нет. Кобра исчезла.

Когда Викрам вернулся со своими дружками, они никого не увидели, кроме меня – я, как обычно, сидела там, где не положено, и провожала игрой заходящее солнце. Они только таращились на меня и пустую крышу. Я улыбалась.

Амит стал смеяться над Викрамом. Викрам ткнул его в бок кулаком и ушел, остальные последовали за ним.

Но я не смела вернуться, пока Гаутам не пришел за мной.

* * *

Шрути закончила школу, хоть и с трудом. У нее, в отличие от большинства одноклассников, не было репетитора, к тому же она зачастую до того увлекалась музыкой, что забывала о домашних заданиях. Ее рисунки с каждый годом умиляли преподавателей все меньше. В конце десятого класса кто-то из учителей сказал родителям, что ни в чем, кроме, разве что, рисования, она успеха не добьется.

Викрам и Гаутам все лето просидели за учебниками. Викрам готовился поступать учиться на инженера, а Гаутам переходил в двенадцатый класс общей школы. Где пропадала Шрути, никто не знал. Мать все чаще хмурилась и за обедом посматривала на дочь молча, но неодобрительно.

Настал день, когда дядя поговорил с папой наедине.

– Знаешь, тебе придется решить, что с ней делать, – сказал он. – Она девочка по-своему неплохая, но…

– Да, – сказал папа. – Но.

* * *

Я останавливаюсь в дверях, чтобы перевести дыхание и не закашляться от дыма. Викрам со своей бандой на моей крыше. Я могла бы прогнать их, натравить на них змею. Но что тогда сделает Викрам ночью?

Под ядовитым взглядом тети я отступаю и спускаюсь вниз, чтобы спрятаться под бугенвиллеей, где солнечный свет ложится на землю пунцовыми пятнами, а в воздухе висит густой, сладкий аромат манго и цветущей розы.

Я глубоко вдохнула его и остановилась. Воздух слишком чистый и слишком прохладный. К благоуханию не примешиваются ни выхлопные газы, ни смог. Я не слышу криков детей из соседней квартиры. Я не вижу границ сада; когда я подношу флейту к губам, к ней прислушивается сотня ушей. Я неуверенно делаю шаг вперед…

На мое плечо ложится рука. Я резко поворачиваюсь, готовая дать отпор, и моя ладонь ложится на голую грудь. Его кожа, как отполированное дерево, и пахнет он черной землей после дождя. Я поднимаю глаза.

Он строен, и щеки его гладки, как у подростка, но глаза ясные и старые, как прозрачный янтарь. У него распущенные волосы до середины спины, а когда он склоняется в поклоне, на голове блестит серебряный обруч. Я должна бы испугаться, но не чувствую страха и поэтому понимаю, кто передо мной.

– Аша, – шепчет он, и губы его сейчас совсем рядом с моими. – Ты сыграешь мне еще?

И я играю для него в разноцветном свете, в нашем крохотном уголке бесконечного леса, а он танцует для меня. Ниже талии тело у него, как у змеи.

А потом он касается меня пальцами, губами и змеиным хвостом, и сердце мое стучит, а дыхание убыстряется, но не от страха. Я провожу пальцами по его кофейной коже, пытаясь найти границу, где она переходит в чешую.

* * *

У нагов не бывает свадеб.

Они могут вместе построить дом, воспитать детей, породить новые жизни, но церемонии у них – только для рождения, наречения и смерти.

Об этом рассказывают вот что: давным-давно, когда змеиный народ играл свадьбы, прекрасная девушка-нагиня собиралась выйти замуж за красивого юношу. Но когда на свадьбе собралась вся деревня, ее мускус привлек и свел с ума младшего брата жениха, и тот потребовал невесту себе. Братья дрались за нее долго и жестоко и погибли от яда друг друга. Девушка бежала от горя и стыда, и никто никогда больше ее не видел. С того дня змеиный народ не играет свадеб и перестал устраивать поединки в брачный сезон.

Но моя бабушка считала, что она замужем. «Если уж мы призвали богов в свидетели, – говорила она, – то уже не можем сказать, что они ничего не видели».

* * *

Его губы касаются моей шеи.

– Аша, сыграй для меня.

Мы опять в саду, среди ароматов зелени, в тени – мы приходили сюда, пожалуй, чаще, чем это было благоразумно. Голос возвращается ко мне.

– Зачем? – Мой голос звучит сухо, словно запылился.

– Ты ведь знаешь, как я люблю твою музыку, – шепчет он мне на ухо.

От его голоса, его близости, его ладони на моем животе, его сердца, бьющегося о мою спину, у меня перехватывает дыхание – но слова его совсем не те, которых я жду.