Невезучая, или невеста для Антихриста

Они любили друг друга долго и нежно. Брекеты, в смысле. Потому что мы с Валеркой, тщетно пытаясь отцепить их на протяжении целого урока, к следующей перемене начали друг друга тихо ненавидеть. Через два часа жалких потуг с моей стороны и отборных матов со стороны Валерки, мы выползли из-под лестницы, навечно войдя в анналы истории нашей школы как "целующиеся терминаторы".

Директриса вызвала МЧС-ников, и разлучить нас смогли только в центральной стоматологической поликлинике города, проведя коридором позора сквозь строй записанных на прием к ортодонту граждан.

Надо ли объяснять, что после подобной экзекуции желание лобызаться с кем-либо еще у меня отпало напрочь. Ну, по крайне мере, до тех пор, пока с меня не сняли брекеты.

В общем, в школе я была почти легендарной личностью. Потому что имя — это было полбеды, главным приложением к нему была я — ходячая катастрофа.

Там где ступала моя легкая ножка или всовывался любопытный нос, обязательно случалась какая-нибудь неожиданность. Если нужно было сорвать урок, отмазаться от физкультуры или загулять контрольную, я была волшебной палочкой-выручалочкой. Там, где появлялась я, все время что-то происходило. Ну так, по мелочам. Например, на зачетной контрольной, когда я позвала учительницу, чтобы уточнить вопрос, у нее случайно сломался каблук, и она, падая, каким-то непостижимым образом сломала себе руку, а пока над ней все кудахтали и вызывали скорую, весь класс благополучно все списал. У физкультурника сложился гимнастический снаряд в тот момент, когда он показывал мне на брусьях акробатическую фигуру. Когда его откопали из-под металлических столбиков и деревяшек, на лбу у него красовалась здоровенная шишка, а под глазом — приличный такой фофан. И все сочли бы это за досадное недоразумение и случайность, если бы в следующий раз, когда он подстраховывал меня в момент моего героического ползания по канату, этот самый канат не оборвался, и я своей "Марфой Васильевной", в смысле, тем местом, что пониже спины будет, не упала Марку Борисовичу на то место, которым он обычно думал.

Думать он после этого явно стал через раз. Мозгов-то у физруков и так не ахти, а тут я вышибла последние. Почему последние? Потому что если бы они у него остались, он не дал бы мне в руки мяч для метания и не стал бы ждать пока я им заеду ему прямо в глаз. Опять же случайно, конечно.

Правда, после этого что-то там у него в голове, видно, стало на место. И когда я с толпой одноклассников подбежала к нему, лежащему на земле, он вышел из ступора и, ткнув в меня пальцем, с благоговейным ужасом произнес:

— Знаешь, Антипенко, ты на физкультуру можешь больше не ходить. Я тебе пятерку автоматом до конца твоей учебы в школе ставлю.

Ну, это он сильно погорячился — не ходить. Теперь меня туда специально таскали одноклассники. Вот как только надо было стометровку или три километра сдавать, так и таскали. И что характерно: как только Марк Борисович видел меня, его вдруг срочно куда-то вызывали, вследствие чего — весь урок мы играли в пионербол.

Мы — это громко сказано… Играть меня, обычно, не брали. Ну, правильно. Кто же даст в руки мяч ходячему невезению, я ведь обязательно его либо через забор переброшу или в голову кому-нибудь попаду, а еще хуже — проколю.

Как у меня так получалось, я не знаю, но в моих руках все ломалось, горело и взрывалось. Стоило мне подойти с мелом к доске, как она почему-то обрывалась со стенки и падала. Вот всю жизнь висела, а тут возьми и упади.

Однажды классуха мне ключ от кабинета дала, пока она в учительскую за журналом ходила. Так вот, как только я ключик в замок вставила, его тут же и заклинило. Радости остальных, конечно, не было предела, трудовик ведь дверь только через полчаса смог открыть, а пока мы все расселись, урок и закончился. А мне в дневник пару влепили и написали "сорвала урок". Можно подумать, что я специально. Трудовик меня вообще тихо ненавидел. Ну да, а с чего бы ему меня любить, если почти каждый день после меня в столовке и туалете краны ремонтировали? И главное, я к ним почти не дотрагивалась, можно сказать, не дышала даже, а они, сволочи, текли и ломались, только я к воде руку подносила.