Невезучая, или невеста для Антихриста

— Будут, — добил меня гражданин преподаватель откровенно хамоватой наружности.

Угрожаем, значит? Зря. Я ж, когда злая, для себя ни разу не невезучая, а вот для других — полная и абсолютная, та, наименование которой начинается на две первых буквы от имени моей "счастливой" звезды.

— А у вас в университете несчастные случаи были?

Кодло прынцев замерло на вздохе, скосив глаза с меня на явно прифигевшего от моей наглости препода. Деканистое хамло перестало слащаво лыбиться и беспардонно лапать мою туфлю.

— Нет.

— Будут, — серпом по самому сокровенному рубанула я мужика и выдрала у него из рук свою обувку.

Глава факультета качнулся, как неваляшка, и грохнулся с "постамента" красиво так задрав вверх ноги.

— Ну, я ж говорила.

"Постамент", тихо шкрябая коленками по асфальту, стал расползаться по сторонам.

— Куда? Стоять, — поставила я босую пятку на спину подло ретирующемуся с моей второй туфлей в зубах "локомотиву". "Локомотив" плюнул мне ее под ноги и скромно так представился:

— Дима.

— Ползи пока, Дима, — сжалилась я над кандидатом в прынцы номер один, и он благодарно кивнув, пошкрябал дальше.

Дима оказался то ли мазохистом, то ли непокобелимым мечтателем, потому что так и шкрябал за мной до окончания института, причем в буквальном смысле. Точно не знаю, чем я его так впечатлила, но он с упорством быка, таранящего стену, пытался за мной ухаживать, попадая при этом в совершенно нелепые и идиотские ситуации.

Сначала он меня благопристойно приглашал в кино. И вот что странно, каждый раз фильм обрывался ровно на середине сеанса, по причине поломки проектора. Самое обидное, что если бы кинотеатр был один и тот же, я бы подумала, что у них техника рухлядь, а так как кинотеатры были разными, то приходилось списывать сие неудобство все на того же непокобелимого Диму. Нет, не из вредности ради, а чисто из соображений логики. Просто когда я ходила туда одна, как ни странно, все работало.

Однажды, когда потух свет, Дима решил перевести фазу наших с ним, так сказать, поверхностных отношений в глубокую проникающую. Банально полез ко мне целоваться. А у меня, знаете ли, на обмен жидкостями устойчивая нейронная реакция.

Нет, вы поймите, мне Валеркины брекеты, после того как нас расцепили, год в страшном сне снились. Вот я и дернулась назад, когда Дима своей граблей меня за плечи к себе потянул. Но локомотивы, они же с дороги сворачивать не умеют и едут дальше, пока стоп-кран не сорвешь, поэтому Дима дернулся следом. И вот тут раздался жуткий треск…

Как такое могло произойти, ума не приложу. Ряд, на котором мы сидели, медленно накренился, а потом… хрясь, и рухнул назад вместе со всеми сидящими на нем гражданами.

Шум, вопли, неразбериха. Все чего-то копошились, кричали, а Дима выполз из-под стульев и восторженно прошептал:

— Антипенко — ты отпадная женщина.

И тут я поняла — мазохист.

Тьфу, да что ж так не везет-то? Не, ну, обидно, да?

Глава факультета, в отличие от Димы, оказался более понятливым. Так оно и не мудрено — сказался опыт и тонкое природное чутье той самой, название которой начинается на две первых буквы от имени моей звезды. Что связываться со мной опасно и грозит если не членовредительством, то обязательно нехорошей болезнью на ту самую, которая начинается на две первых буквы от названия моей звезды, он просек, как только взялся внедрять в действие свою неосторожную угрозу "А у вас оценки плохие были?". Потому что рухнувшая под ним кафедра таки скромно намекнула, что несчастные случаи у них в университете все же случаются.

— Антипенко, твоих рук дело?

— Что вы, Эдгем Трофимович, — скромно потупила глазки, ковыряя туфелькой старенький паркет. — Это все Лаплас.

— Чего? — удивленно поправил очки декан.

— Не чего, а кто, — серость, таких людей, как Лаплас, надо знать в лицо. А лично в моем случае — еще и в фас, и в профиль. — Ну, как же. Теория вероятностей. Неужто не знаете?

Декан нервно сглотнул и подозрительно сузил глазки.

— Умная, да?

— Так тут и ума-то большого не надо. Ваша кафедра, поди, самого Менделеева помнит, а паркет под ней, наверно, тоже со времен пламенных трибунов не меняли. Так что, по теории вероятностей…

— Тяни билет, — перебил мою заумную тираду злой декан. — Вот сейчас мы твою теорию вероятностей и проверим. Ты какой больше всего любишь? — ехидненько так поинтересовался он.

— Тринадцатый, — чего тут проверять, я по жизни, кроме него, ничего другого не вытягивала.

Декан порылся в стопке, выудил оттуда билет номер тринадцать, и подло так, на моих глазах, засунул его себе в карман.

Не, ну вы видели? Хамло недобитое.

Моя счастливая звезда обиделась и повернулась к декану своими двумя первыми буквами.

— Тяните, — расплылся в улыбке коварный интриган.

И я вытянула.

— Билет номер тринадцать, — громко, во всеуслышание, объявила коварная Гея Андреевна.

Аудитория замерла. Хамло протерло очки, потом глаза, потом опять очки, потом уткнулось носом в протянутую мною бумажку и ошеломленно выдохнуло:

— Тринадцать.

— Понимаете, — красиво начала я, — по теории вероятностей…