Невезучая, или невеста для Антихриста

Я бегу. Она летит. Каблучок подвернулся на тонкой ледяной корке и я, как в замедленной съемке, стала падать. Причем вот помню точно — сначала изящно так взмахнула левой рукой, как в той сказке про царевну-лягушку. И вверх полетел пакетик и обвязанные серпантином туалетные ершики. Потом, грациозно вскинула правую, типа, пыталась зацепиться за воздух, но в результате потеряла перчатку. Она тоже взлетела в воздух, погрозив мне пальчиком, мол, ай-яй-яй. Следом за руками я задрала ноги, слава богу, с них ничего не слетело, и жирной, жизнеутверждающей точкой стала голова, смачно брякнувшаяся об присыпанный снежком асфальт.

И можно бы было расслабиться и получить удовольствие от полученного полового контакта. Ан нет. Вырубил меня канадский ершик, приземлившийся своей рукояткой мне прямо в лоб.

Короче, картина Репина "приехали": красиво падает снег, лежу вдоль дороги в безобразной позе, вся в туалетных ершиках, и тишина…

ГЛАВА 2

Пробуждение мое было болезненным и наполненным мерзопакостным шепотом, почему-то сразу нескольких голосов.

— Куда ее, на сковородку или в котел? — спросил один.

— Ты что ж, добро такое портить, глянь, какая девка ладная, мы ее Асмодею по спекулятивной цене загоним.

— Точно, от него ведьма недавно ушла к Велиалу, так у него депрессия жуткая, из игорного дома вторую неделю не вылезает.

— Вот-вот, Асмодка на драгоценности падкий, а у энтой, глянь, какие "Фаберже".

И мерзопакостный шепот перешел в подленькое ржание. Неприятное такое. Знаете, как будто железякой кто-то по стеклу царапает. А тут царапала не одна железяка, а все четыре.

Надоели они мне, и я, наконец, решила обнаружить свое высочайшее присутствие в мире здравствующих и бдящих. А открыв глаза, почему-то сразу захотела их обратно закрыть.

Мамочки, где это я?

На меня смотрели четыре волосато-рогатые морды. И самое страшное, что волосатыми у них были не только морды. Волосатыми товарищи были везде.

На меня смотрели такие себе обыкновенные черти, умеренно-средней мохнатости, с рогами, копытами, розовым сморщенным хрюнделем, и даже хвост в наличии имелся. С кисточкой. Причем вот хвост почему-то был лысым.

…Глюк, подумалось мне. Я либо сплю, либо у меня шиза.

Мозги начали напряженно шуршать.

Я пила? Нет, я не пила. Значит, не глюк. А почему я лежу?

Лежу… Значит, сплю. И надо же, муть какая снится.

Закрыла глаза и снова открыла. На меня по-прежнему пристально смотрели наглые бесовские рожи.

Не, точно глюк, решила я, закрывая глаза. А может, все-таки пила? И допилась до чертиков?

Набрав в грудь побольше воздуха, я возмущенно выдохнула:

— Нема життя без пистолета.* Шо ж мне везде одни черти мерещатся? А ну изыди, нечистая, а то все рога обломаю.

Черти замерли и сделали шаг назад, а один с опаской спросил:

— Хохлушка, что ли?

— Правильно, волосатики, бойтесь, мы, славянские женщины, такие: ежели что не так — качалкой промеж глаз, и пофиг, на каком рогу у вас тюбетейка.

Козлорогие засуетились, а один из них почему-то скороговоркой зашептал:

— В рай ее надо. Скажем, что херувимы самогона Панасового перебрали и груз по дороге потеряли. Только быстро, пока ведьма Владыкина не увидела.

И так бодренько, резвенько они меня за руки-за ноги взяли и стали куда-то тащить.

— Ангелам спихнем, а у светлых потом ее назад зубами не выцарапаешь, у них же план по перевоспитанию заблудших. Им за это потом премию и отпуск внеплановый, а такая, как эта, у них вообще на вес золота, так что они нам еще и приплатят за нее, — шептались между собой козлины, пока тащили мою послеобморочную тушку.

Уж куда они меня отнести хотели, не знаю, только накрылся их план, красивой такой ножкой в красных кожаных сапожках на высокой шпильке.

Выше сапожек была краля…

О таких мужики шепчут: "Шикарная женщина…", и смотрят ей вслед, провожая с тоской.

Чернявая. Губки алые бантиком. Глазки карие, веером из черных ресниц опушенные. Бровки соболиные, дугой выгнуты. Щечки румяные. И сама вся ладненькая такая: попка — персик, груди, как дыньки, талия тонкая — руками обхватить можно. И коску она справно так вокруг головы бубликом закрутила, аки корону.

Рученьки белые на груди сложила и голоском, ну чисто ангельским, пропела:

— Куда это мы так крадемся, сявки парнокопытные?

Черти испуганно замерли на вздохе.

Нацепив на лицо маску фурии, тетенька со всей дури тюкнула острым каблучком волосато-копытную лапу впереди идущего беса.

Меня уронили. Грубо, жестко и совершенно не по-джентельменски. Опять стукнулась ушибленным местом и взвыла. Перепуганные черти выстроились в рядок, прикрывая меня своими хвостато-волосатыми батонами. А краля вытянула тоненький пальчик с наманикюренным ноготочком и легонечко так козлорогих им в сторону-то и подвинула.

— Ой, а чей-то у нас тут? — восхищенно пролепетала она. — Деванька. Хорошенькая. И куда это вы, упыри, ее тащите? — звонко рявкнула тетка, и черти тут же позажимали между кривых волосатых коленок свои трясущиеся хвосты. — Никак, к Асмодке, подлюке распутному? Всех баб в преисподней перепортил, уже и за новопреставленных взялся.