Невезуха

— Похоже, мы говорим о разных домах.

Где находились эти две комнаты? По какому адресу?

— Аллея Независимости, сто восемнадцать... Вот черт, номер квартиры не помню. Во всяком случае — на четвертом этаже.

— И это была его единственная квартира?

— Если и была какая-то другая, мне о ней ничего неизвестно, — ответила я тоном, который явно свидетельствовал о моем родстве с бабулей.

Даже жуки-короеды начали в голосе поскрипывать.

— После нашего разрыва до меня доходили какие-то сплетни, вроде бы у него было не одно жилье, но меня это не интересовало. У него могло быть хоть сто дворцов — не моей это бабки тапки...

Прикусить себе язык я не успела.

— Что такое?! — со смертельной обидой в голосе осведомилась бабушка.

Я чуть было не подавилась, но майор, по всей видимости, заметил мое faux pas , и в нем шевельнулась жалость, а может, и плевать ему было на наши семейные распри, просто не хотел прекращать свой перекрестный допрос, — в общем, паузы он не сделал.

— В таком случае почему вы послали ему письмо на другой адрес?

— Какое письмо?

— Обыкновенное. Нормальное письмо. На адрес Ружана, дом три, квартира шестнадцать.

Посмотрите, это ведь ваше письмо?

Он вытащил из кармана помятый конверт, показал написанный от руки адрес, вынул из конверта листок бумаги и сунул мне под нос. Мне даже не нужно было разглядывать, я узнала это письмо.

Оно было довольно коротким. Всего четыре слова:

«Я обдумала. Не хочу».

* * *

Я и вправду не хотела. Не лежало у меня сердце к этому последнему разговору, к взаимным упрекам и претензиям. Меня охватило уныние. За каким чертом я должна говорить с пнем, объяснять могильной плите, что она холодная и бездушная! И что несчастная плита могла с этим поделать?

Последнее поручение Доминика, которое он выдал, уже спускаясь по лестнице, звучало так:

— Обдумай все и сообщи.

Вот этим-то письмом я как раз и сообщила ему, что больше не хочу. Не хочу его видеть, не хочу ничего исправлять, ничего не хочу выяснять, не хочу пытаться все наладить, не хочу даже устраивать скандала. Очарование прошло, обожание сдохло, и то счастье, которым он пичкал меня семь лет подряд, уже из ушей лезло!

Ведь даже ту стрельбу в лесу Доминик затеял только ради того, чтобы продемонстрировать ничтожество моей персоны. Чтобы доказать, что я ничего не умею, а он умеет все и поэтому должен пользоваться безоговорочным почитанием. Его чуть удар не хватил от скрытой ярости, когда я четырьмя выстрелами выбила четыре сучка из доски овина, а потом упрямо попадала в десятку на большой мишени, которую он насадил на гвоздь. Доминик пришел в бешенство и язвительно раскритиковал меня за полное отсутствие какого-либо понятия об оружии, а я-то, идиотка, ждала, что меня похвалят!

Он доминировал и владел, проклятый супермен, а я принимала это за опеку и заботу. Он хлестал меня, как лысую кобылу, хая все, что бы я ни сделала, и это называлось повышением моего общего уровня. Он беспрестанно обманывал меня и оскорблял, скрывая как правду о себе (чему, собственно говоря, трудно удивляться), так и свое богатство, что уже граничило с лживым идиотизмом. Он что — воображал себе, будто я соблазнюсь его деньгами? Наверняка так и было, ведь он постоянно твердил, что все женщины — алчные хищницы...

Я действительно думала, что Доминик живет в скромной двухкомнатной квартире, а «вольво» купил на гонорар за фотографии. Я искренне верила, что фотография — единственное его занятие и единственный источник доходов. Я восхищалась благородством, великодушием и добросердечностью Доминика, которые заставляли его делиться своим добром с разными падшими личностями, вытащенными им же из грязи. Большинство этих существ было женского пола, но он позволял им лишь боготворить себя да прислуживать, не отвечая, по моим наблюдениям, ни малейшей взаимностью.

Я понятия не имела, зачем Доминику все эти люди, у меня не было и намека на подозрение, чем он на самом деле занимается. Лишь года через четыре начала кое-что подозревать, но и тогда гнала эти мысли подальше. Однако в конце концов шило вылезло из мешка, и я взбунтовалась.

Оказалось, что вытянутые из грязи личности становились кем-то вроде его агентов. Тайных информаторов. Доминик находил им работу или помогал знакомиться с важными людьми, и та или другая девица прямо из постели своего ухажера неслась к Доминику, чтобы передать ему все секреты. Глупые бабы воровали документы и фотографии, делали копии — в общем, из кожи вон лезли, только бы завоевать любовь и ласки божества. Зачарованные рабыни, они были ещё глупее меня.

С парнями дело обстояло не так гладко, ибо гомосексуализм в планы Доминика не входил, так что ему приходилось становиться для очередного юнца настоящим идолом, абсолютным авторитетом, правда за пазухой был припрятан компромат на каждого бедолагу.

— Знание — это власть, — сказал он мне однажды.