Он мог бы позвонить в колледж, отозвать заявление об увольнении, согласиться на этот курс обучения. Для него пути все еще открыты. Но даже если он получит работу назад, он будет вынужден каждый день приходить в колледж, видеть на занятиях лица этих двух девушек, он вновь окажется в окружении отталкивающих подростков, которые думают, что он фашист-извращенец. Так стоит ли за это бороться?
У него есть сбережения. Тесси берет с него за проживание столько же, сколько и пятнадцать лет назад, когда он был подростком, только что потерявшим близкого человека: двадцать пять фунтов в неделю. У него нет друзей, нет дорогостоящих хобби, и на протяжении многих лет он не имел привычки тратить свои кровно заработанные деньги на вождение по ресторанам череды новых женщин. На счете в банке у него несколько тысяч. Мало, чтобы внести залог за хорошую квартиру, но более чем достаточно, чтобы прожить несколько месяцев. Он не хочет возвращаться на старую работу. Он не намерен за нее бороться.
Он звонит отцу.
– Пап, – говорит он, – это я.
Ответом ему становится короткая пауза. Отец пару секунд молчит, подсознательно перенастраиваясь на разговор с сыном.
– Привет, Оуэн, – говорит он наконец. – Как дела?
– Я не видел тебя целую вечность, – начинает Оуэн. – Несколько месяцев, если быть точным.
– Знаю, – виновато отвечает отец. – Знаю. Ужасно, правда, как быстро летит время.
– Как прошло Рождество? – резко спрашивает Оуэн, лишая отца возможности переложить вину за их крайне редкое общение на что-либо, кроме его собственного безразличия.
– Как сказать. Довольно суматошно. Прости меня, что…
– Все в порядке, – вновь перебивает его Оуэн. Он не хочет слышать все это в очередной раз: больная свекровь, сводный брат, переживающий какой-то жалкий кризис Поколения Зет, связанный с наркотиками и гендерной дисфорией, «
– Ну, а ты… Как твое?..
– Я провел Рождество один, – быстро отвечает Оуэн.
– Понятно, – говорит отец. – Я предполагал, что ты будешь с Тесси, или…
– Нет. Тесси уезжала в Тоскану. Я провел его один. Ничего страшного в этом нет.
– Верно, – говорит он. – Хорошо. Ну, извини. И, надеюсь, следующее Рождество будет чуть менее…
– Суматошным?
– Да, чуть менее суматошным. А как… твоя работа?
– Я уволился, сегодня. Меня обвинили в сексуальных домогательствах.
– О господи. – Оуэн как будто слышит, что отец морщится.
– Да, очевидно, я погладил девушку по волосам на дискотеке в колледже, очевидно, на уроках допускал двусмысленные высказывания. Очевидно, в наши дни быть нормальным мужчиной больше неприемлемо для учителя. Очевидно, в наши дни все мы должны быть похожи на роботов, должны тщательно взвешивать каждое слово, прежде чем оно слетит с наших губ. Похоже, современным женщинам не по нутру все, абсолютно все.
Оуэн кричит. Он знал, что выйдет из себя. Вот почему он позвонил отцу. Тот знает, что он подвел Оуэна, знает, что был дерьмовым отцом. Время от времени он позволяет Оуэну кричать на него. Отец не отвечает криком на крик. Ничего не исправляет, но терпит. И этого пока достаточно.
– Оуэн, это курам на смех. Вся эта политкорректность, – фыркает отец. – Это настоящее безумие. Но с чего ты взял, что твое решение уйти из колледжа – это верный выход? В смысле, как ты найдешь другую работу?
Услышав болезненный вопрос, Оуэн морщится. Затем он думает о YourLoss, как тот прогуливается по своему крошечному городку, ведет экзистенциальный блог, каждый день ходит на работу в тоскливый офис. И при этом, судя по всему, вполне счастлив. Похоже, у него все под контролем.
– Я найду другую работу, – говорит Оуэн. – Это все просто…
– Знаю, – говорит его отец, – это просто смешно. Смехотворно.
Возникает многозначительная пауза. Оуэн считает своим долгом как-то ее заполнить. Но не может и не заполняет. Вместо этого он дает отцу возможность высказаться.
– Что ж, Оуэн, был рад с тобой поговорить. Правда. Мне жаль, что у тебя неприятности. И мы должны в ближайшее время собраться вместе. Непременно должны. Например, на твой день рождения?..
– Он в следующем месяце.
– Да. В следующем месяце. Давай что-нибудь сделаем.
– Да. Давай.
– И… Оуэн?
– Что?
– Эти обвинения. В смысле, сексуальные посягательства. Я хочу сказать, что в них ничего нет. Или есть?
Оуэн вздыхает, опускается на корточки и прислоняется спиной к стене.
– Нет, папа. Ничего нет.
– Хорошо. Это хорошо. Пока, Оуэн.
– Пока, пап.
Оуэн снова встает. Гнев, который он только что выплеснул на отца, обратился на него самого, но вдвое сильнее, темнее и острее. Оуэн чувствует, как его вены бурлят электричеством. Он быстро идет к станции метро. Он уже собирается свернуть к входу, когда видит через дорогу паб и розово-золотое свечение окна. Без двадцати двенадцать.