Читаем Невидимая Россия полностью

Григорий сделал вид, что ничего не заметил.

— Да… — протянул Алеша, — очень приятно… почему это ей пришло в голову привозить сюда золотые вещи? Дома они были бы целей.

* * *

Стук, стук, стук — мерно стучали колеса. Опять Леночка сидела у окна и вглядывалась в необъятную тайгу, но в душе у нее, наряду с глубокой грустью, было что-то светлое, радостное и таинственное. Леночка не заметила, как стала засыпать…

Снилось ей громадное поле. Кругом стоял мрачный, дремучий лес. На опушке леса появилась маленькая группа людей. Они шли навстречу Леночке. Скоро Леночка узнала в них вчерашних стариков, только одеты они были в праздничные церковные облачения. Лица их были торжественные и радостные… Со всех концов опушки стали выходить группы людей, одетых в серые бушлаты и черные шапки-ушанки. Число их росло и росло и все они присоединялись к группе священников.

Что это такое? — силилась вспомнить Леночка. — Да, кажется, в церкви это называется «Великий Выход». Шествие поравнялось с Леночкой. — Идя на работу, они служат всенощную — вспомнила Леночка слова Григория. Почему я так давно не была у всенощной?

Толпа приблизилась, окружила и увлекла Леночку с собой… Куда они идут, Леночка не знала, но на душе у нее стало совсем спокойно, ясно и радостно.

ЧАСТЬ II

Глава первая

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Григорий подошел к маленькому деревянному окошку и оперся рукой о подоконник. Рука дрожала. По другую сторону перегородки человек, сидевший за столом, медленно и внимательно перебирал бумаги. У Григория от нетерпения и волнения пересохло в горле и он нервно кашлянул. Большие грубые руки с грязными ногтями перестали двигаться, бледное лицо поднялось и на Григория глянули злые враждебные глаза.

Опять какая-нибудь оттяжка, — пронеслось в воспаленном мозгу Григория.

— Куда хотите ехать? — недовольным тоном спросил грубый голос.

— Я освобождаюсь без ограничений? — вырвалось у Григория, и нелепая надежда на минуту затемнила сознание.

— Да, — раздраженно ответил голос, — говорите, куда вы хотите ехать?

— В Москву!

— В Москву нельзя…

Полутемный коридор стал еще темнее. Проклятая рука продолжала дрожать мелкой противной дрожью.

— Тогда в Тулу.

Голос почему-то не слушался и звук слов получался глухой.

Неприятные глаза оторвались от лица Григория и бледное лицо опять склонилось над бумагами.

* * *

Когда они подходили к проходной будке, солнце только что село. Днем было тепло и на дороге образовались лужицы. Холодный вечерний ветер покрыл лужицы тонкими корочками льда; когда Григорий наступал на него, лед лопался с хрустящим звуком и из-под ноги выступала вода. Григорий старался не глядеть на серые однообразные бараки и думал только о том, как бы скорее уйти из лагеря.

Ротный Петров, сидевший за растрату, шел сбоку и ему всё время хотелось заговорить с Григорием. Петров с завистью и удивлением поглядывал на мрачную фигуру, шагавшую широкой твердой походкой, и не понимал, почему спутник такой невеселый.

— Эх, и напьюсь же я, туды его растуды, когда освобожусь, — наконец, не выдержал Петров. Григорий ничего не ответил; впереди показалась проходная будка и высокие деревянные ворота.

Письма спрятаны в середине вещевого мешка; если будут обыскивать, вывалю всё кучей на пол, авось рыться не станут. Если найдут, могут задержать. Сердце Григория болезненно сжалось. Сволочи! — подумал он.

— Что же у тебя родители и жинка на воле? — спросил Петров.

— Мать, — коротко ответил Григорий.

— А у меня двое пацанов осталось, — вздохнул ротный.

Григорию стало жалко Петрова. Тоже ведь мучится, — подумал он.

Широкое лицо Петрова потеряло обычное выражение плутовства, смешанного с подлостью и наполнилось настоящей человеческой печалью.

* * *

Григорий показал дежурному белую продолговатую бумажку об освобождении и небрежно бросил вещевой мешок на лавку. Рысьи глаза дежурного медленно прочли всю бумагу до конца.

— Михеев, запиши Сапожникова на освобождение, — сказал он рыжему вохровцу, сидевшему у дощатого стола.

Михеев взял бумагу и стал медленно водить пером по странице дежурной книги.

— Петров, обыщи вещи, — приказал дежурный. Григорий хотел сам вытряхнуть рюкзак, но Петров уже завладел им и начал развязывать.

— Возьмите документы, — лениво сказал рыжий Михеев, кончая записывать.

— Сейчас найдут письма, — подумал Григорий, беря бумагу и искоса следя за толстыми пальцами Петрова.

Снаружи раздался громкий хруст полозьев и топот лошади. Дежурный открыл дверь и сейчас же крикнул:

— Петров, открывай ворота, уполномоченный!

Петров бросил мешок и выбежал из проходной. Напротив раскрытой двери стояли легкие сани; от большой гнедой лошади шел пар, она нетерпеливо рыла копытом землю и мотала головой. В санях Григорий увидел уполномоченного секретного отдела Ионина.

Григорий хорошо знал Ионина. Последний год перед освобождением он работал монтером и ему приходилось часто чинить электричество в секретной части.

В тот момент, когда ворота широко отворились, Григорий схватил мешок и побежал к саням.

— Я на освобождение, не довезете до города, гражданин уполномоченный?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее