Невидимая Россия

— Документы я вам смогу сделать заново. Зачем вам с судимостью путаться? У нас на строительстве такая каша, что проверить всех невозможно. Только начать придется, скажем, с мастера: у рабочих анкеты значительно проще, чем у администрации. Александр Николаевич говорил быстро и нервно, то небрежно откидываясь на диван, то наклоняясь к Григорию, сидевшему напротив.

Леночка испугалась и тихо дернула Григория за рукав. Григорий сидел, курил и разглядывал Александра Николаевича.

Лицо у него совсем молодое, а в волосах сильная седина, — соображал Григорий. — Наталия Михайловна говорит, что он без специального образования и выдвинулся только благодаря необыкновенной энергии и способностям… очевидно рубаха парень, но арап.

— Мне хочется устроиться поближе к Москве, чтобы потом пробраться в столицу, — сказал Григорий.

— Ерунда, с судимостью вас нигде не примут. Поедемте со мной, через три года будете инженером.

На минуту эта перспектива показалась Григорию заманчивой, но жизнь под чужой фамилией и по подложным документам отрезала возможность устройства в Москве, да и вообще, при громадном количестве знакомых, разбросанных теперь по всей стране, все это не сулило ничего, кроме провала. Чтобы жить нелегально, надо забираться в медвежий угол, вроде брата, сидевшего до сих пор в тайге. Да, кроме того, у брата в свое время все документы были настоящие, надо было бежать только от ареста.

— Вот Борис работает, ничего не боится, — сказал Александр Николаевич, чуть насмешливо глядя на Григория.

То-то в Москве организация и развалилась, — подумал про себя Григорий.

— Я от вашего предложения не отказываюсь, но сначала попробую легальные пути, или, может быть, полулегальные.

— Ну, попробуйте. Наташа, как там с закуской? — Александр Николаевич достал из портфеля бутылку водки, лихо стукнул ладонью по дну, вышиб пробку и поставил бутылку на стол.

— Ну, со свиданьицем! — подмигнул он весело.

Григория немного поразил развязный тон Александра Николаевича в отношении Наталии Михайловны, но через полчаса, когда бутылка была опорожнена, он сам почувствовал обаяние простоты, непринужденности и беспардонности, исходивших от Александра Николаевича. — Парень неплохой и по-своему незаменимый, он и очки где надо вотрет, и в любой компании водку выпьет, и поможет. Борис прав, — его можно использовать для организации. И предлагает он дело, только надо учитывать, что борьба затягивается, а если сразу броситься на авантюры в Советском Союзе, долго не протянешь. Найду выход и без его содействия и без фальшивых документов.

* * *

Десять дней рыскал Григорий по Москве, обходя старых знакомых и ориентируясь в обстановке. Кое-где освободившегося контрреволюционера принимали сухо, но, в большинстве случаев, в смысле личного отношения, пожаловаться было не на что. Хуже обстояло дело с организацией. Очень многие разъехались по «периферии», как тогда было принято говорить; большинство из оставшихся были людьми второго и третьего сорта, даже в спортивном отношении они потеряли форму, отяжелели, обзавелись семьями и, занятые целый день работой, утомленные трамваями и трудностями жизни, перестали чем-либо интересоваться.

Григорий впервые остро почувствовал, что за проволокой сидел отбор русского народа. Один из бывших приятелей по волейболу, верзила Иванов, очень обрадовался старому другу и потащил его к другому волейболисту. Купили водки, достали колбасы на закуску и «раздавили» литр в честь освобождения тренера. Оба спортсмена были коммунисты, но в свое время было ясно, — начнись настоящая открытая борьба, они пошли бы за Григорием. Теперь оба были женаты, перестали заниматься спортом и обрюзгли. Когда содержимое литра подходило к концу, Иванов расчувствовался и, предварительно оглянувшись по сторонам, произнес короткую невразумительную речь на тему о благополучном возвращении Григория.

— Мы все, когда тебя арестовали, начали собирать подписи среди видных спортсменов под коллективным заявлением о твоей благонадежности.

Григорию даже стало жалко простодушных ребят.

— Ну, и чем же всё это кончилось? — спросил он. Иванов смутился.

— В клубе об этом узнала партийная ячейка, такой нагоняй был, чуть было из партии не выгнали.

Григорий вспомнил беглое замечание следователя во время одного из допросов: «А кто у вас в клубе Иванов, такой шибко активный!». В интонации и ударении на словах «шибко активный» было столько цинического презрения к своим же советским активистам, что тогда Григорию стало жутко. Теперь Григорий почувствовал скуку, глядя на красное лицо Иванова.

Глава третья В ТУЛЕ