Невидимая Россия

Прошло три года после похорон Патриарха и инсценировки суда над старой школой, толкнувшей Павла на путь нелегальной борьбы. Первые усилия не дали значительных результатов. Павлу, Николаю и Михаилу удалось создать только несколько групп, занятых самообразованием. Отсутствие квартир для нелегальных собраний в перенаселенной до отказа Москве, рост террора и слежки — всё это затрудняло их работу.

Один член организации уже был арестован, другой застрелился, не вынеся нажима ГПУ, хотевшего сделать его осведомителем. Следователь пригрозил арестом больного отца в случае дальнейшего сопротивления, и Анатолий предпочел умереть.

Летом 1927 года Павел кончил среднюю школу и с большим трудом поступил в университет. Тем же летом пережил первую любовь. Павел с матерью и Ната жили на даче, в подмосковной деревне. Сдав в августе экзамены в Первый Московский Государственный Университет, Павел радовался, что может спокойно провести с Наташей еще неделю. Внезапно Вера Николаевна почувствовала себя плохо. Надо было сразу переехать в Москву, но Павлу так хотелось пожить еще на даче с любимой девушкой. Вера Николаевна уже давно страдала от ухода сына в новую жизнь, к другой женщине. Матери часто ревнуют своих сыновей — это быт, а не трагедия. Потом всё прекрасно улаживается, — думал тогда Павел.

Еще весной Павел случайно слышал, как Вера Николаевна рассказывала своей сестре Лиде поразивший ее сон: Вере Николаевне снилось, что она идет одна по заброшенному парку. Впереди длинная липовая аллея, кругом никого. Вдруг в конце аллеи появилась фигура в белом. Она быстро приблизилась. Какое знакомое лицо!.. Да, конечно, это покойная сестра Нина. Нина подошла совсем близко. Выражение лица у нее было строгое и величественное. «Нина, это ты?» — вскрикнула Вера Николаевна. «Пойдем со мной… пора…», — тихо сказала Нина. Осенние листья с легким, сухим шелестом, кружась, падали на землю.

— Я знаю, я умру осенью, — сказала Вера Николаевна.

Обычный женский сон — подумал тогда про себя Павел.

Около станции на даче жил хороший московский доктор. Павел сразу же привел его к матери. Когда Вера Николаевна заболела, Павлу так хотелось, чтобы болезнь оказалась несерьезной. Доктор осмотрел больную и сказал, что это простуда, что не совсем неблагополучно в легких и надо полежать неделю в постели. Павел с Натой ездили в Москву за лекарствами — это дало им возможность провести целый день вместе.

Мама скоро поправится, мама привыкнет к Нате, — успокаивал себя Павел. Неделя прошла. Вера Николаевна чувствовала себя лучше, хотя слабость и неожиданные скачки температуры еще продолжались. Семья Наты уехала в Москву и Павел остался вдвоем с матерью. Вере Николаевне стало значительно лучше и она начала ходить по комнате. Павел иногда заходил в заброшенный парк, к заветному пруду, где так часто встречался с Натой. Кусты наполовину обнажились и не было уже прежней тайны в заросшей с обеих сторон дорожке. Парк попрежнему был величав и заброшен, дорожки аллей шуршали от густого слоя золотых листьев. Было пусто и одиноко. Павел вспомнил сон Веры Николаевны и ему стало жутко. «Самое страшное, когда организм перестает сопротивляться болезни!»

Проходив несколько дней, Вера Николаевна сразу почувствовала себя хуже и слегла опять. Вызванный доктор смог приехать только через два дня, не сказал ничего определенного, но стал сразу серьезен и избегал вопросов Павла, обещая приехать через несколько дней. Вера Николаевна потеряла сознание. С тех пор, как мать слегла во второй раз, Павел не отходил от постели. Хотелось исправить всё то, что произошло за последние два года. В первый раз он заговорил с матерью о Нате.

— Я тебя вполне понимаю, — сказала Вера Николаевна, — это жизнь. В твоем возрасте все переживают первую любовь. Для тебя она святая и совершенство… При этих словах лицо матери приняло чужое, почти враждебное выражение. Павлу стало очень жаль мать. Он приник к изголовью постели. Длинные родные пальцы ее руки, как прежде, стали перебирать волосы Павла.

— Мама, не сердись… я ее так люблю!

Враждебное, сухое выражение на минуту исчезло с лица Веры Николаевны.

— Глупый ты, — сказала она с трудом, — твоя Ната просто хорошенькая куколка. Всё, что ты переживаешь, рождается только в твоей собственной душе, в ней и умрет; это плод твоего собственного воображения. Когда-нибудь потом ты вспомнишь мои слова.

Павлу стало обидно. Матери всегда придирчивы к предметам увлечения сыновей. Надо выдержать характер и перетерпеть, потом всё само собой уладится.

Больная поняла его мысли и нахмурилась. Опять что-то разделяло мать и сына.

* * *

Утром доктор еще раз выслушал Веру Николаевну.

— Надеюсь, что вы сегодня к вечеру достанете хорошую сестру милосердия, — сказал он уходя.

Целый день прошел в мучительном ожидании. Дважды Павел пытался кормить больную рисовым отваром из чайной ложки. Ложка стукалась о стиснутые зубы, голова попрежнему металась из стороны в сторону — половина отвара пролилась. Павел совсем измучился. Из города никто не ехал. Господи, как я мог всё это допустить! Неужели она умрет?