Этот импульс (слабый, но до некоторый степени даже впечатляющий, учитывая обычные мытарства при контактах с Ираном) мгновенно угас, когда иранские президентские выборы в июне превратились в кровавую баню. Подтасовка результатов выборов и попытки подавить «Зеленое движение», представители которого получили неожиданно много голосов, привели к уличным столкновениям. Сцены насилия были засняты иранцами, у которых были сотовые телефоны, и о них узнали во всем мире, что привело к самым печальным последствиям. Правительство Ирана с присущей ему жестокостью обрушилось на протестующих; вооруженные ополченцы избивали демонстрантов, тысячи человек были арестованы, десятки убиты. Публичная реакция Белого дома вначале была сдержанной – не столько из-за боязни подорвать наметившийся прогресс в организации переговоров, сколько в связи с призывом лидеров «Зеленого движения» не душить их в объятиях, чтобы не дать режиму повода называть их марионетками США. Оглядываясь назад, я должен сказать, что, видимо, следовало вежливо проигнорировать эти просьбы и с самого начала более жестко публично критиковать действия иранского режима. Такая критика, которую мы в конечном счете все равно в дальнейшем ужесточили, не только была бы правильной, но и послужила бы полезным напоминанием иранскому режиму о том, что мы не настолько отчаянно стремимся начать переговоры по ядерной проблеме, чтобы закрывать глаза на его действия, создающие угрозу как для граждан Ирана, так и для наших друзей в регионе.
Все лето 2009 г. мы продолжали систематически инвестировать в наших партнеров по «Группе 5 + 1». Отчасти это было связано с интересной новой идеей, предложенной генеральным директором МАГАТЭ Мохаммедом эль-Барадеи. В конце срока своего пребывания на посту главы МАГАТЭ эль-Барадеи все еще не забыл свои частые столкновения с администрацией Буша, но теперь стремился помочь новой администрации США занять более конструктивную позицию. В начале лета иранцы направили в МАГАТЭ официальное уведомление о том, что Тегеранский исследовательский реактор (ТИР), на базе которого производились медицинские изотопы, почти исчерпал запасы топливных пластин из высокообогащенного (20 %) урана, поставленных аргентинцами в 1990-х гг. Смысл документа был понятен: или эль-Барадеи находит другого поставщика, или иранцы сами будут обогащать ядерное сырье и, таким образом, продвинутся по пути создания высокообогащенного оружейного урана.
Эль-Барадеи предложил оригинальную идею: почему бы не подыграть блефующим иранцам и не поставить им топливные пластины, не представляющие угрозы с точки зрения использования в целях обогащения ядерного сырья и создания ядерного оружия? Боб Эйнхорн, мой коллега по Группе политического планирования, где я работал во времена Бейкера, а теперь занимавший в Госдепартаменте пост главного советника по проблемам нераспространения ядерного оружия, и Гари Самор, который занимался этой проблемой в аппарате СНБ, заинтересовались идеей и пошли дальше: почему бы не предложить поставлять топливные пластины для ТИР, но потребовать, чтобы иранцы «заплатили» за это приблизительно 1200 кг низкообогащенного (5 %) урана? Это количество примерно соответствовало количеству сырья, необходимого для производства партии топливных пластин из высокообогащенного (20 %) урана (и количеству сырья, необходимого для создания одной атомной бомбы), то есть для замещения израсходованной партии аргентинского сырья. За вычетом этого количества из тогдашних запасов (приблизительно 1600 кг) у иранцев осталось бы только 400 кг – намного меньше, чем требовалось для создания ядерного оружия. Иранцам потребовалось бы около года, чтобы вновь накопить запасы сырья, достаточные для создания одной бомбы. Это обеспечило бы время и пространство для серьезных переговоров как по промежуточному соглашению о «замораживании в обмен на замораживание», так и по заключению всеобъемлющего соглашения.