Невидимая сила. Как работает американская дипломатия

Конкуренция, коллизии и хаос, вызываемые всеми этими факторами, нарастали постепенно; их контуры наметились уже в сложный период после окончания холодной войны. В меморандуме, подготовленном в январе 1993 г. для вступившего тогда в должность госсекретаря Кристофера, я указывал на шизофреническую двойственность формирующейся новой системы международных отношений, разрываемой противоречием между двумя разнонаправленными тенденциями: глобализацией мировой экономики и фрагментацией международной политики. Баланс сил и сравнительные позиции конкурентов постоянно менялись, причем разобраться в этих хитросплетениях было непросто. «Результатом этих тенденций, – писал я, – стал хаос, заставляющий некоторых ностальгировать (или почти ностальгировать) по знакомой дисциплине и порядку времен холодной войны»[152]. Четверть века спустя мне все еще удавалось побороть ностальгию, но масштабы хаоса значительно возросли.

В этот период глубоких потрясений дипломаты, как и представители всех других оказавшихся под угрозой профессий, испытывали экзистенциальную тревогу и страдали от неуверенности в завтрашнем дне. За долгие годы службы я своими глазами мог наблюдать, как постепенно разрушается почти полная монополия на представительство, доступ к информации и возможность наблюдать за событиями изнутри и влиять на них, которой раньше обладали дипломаты, работавшие в иностранных столицах и напрямую контактировавшие с представителями государства и общества. В начале 1980-х гг., будучи начинающим дипломатом и служа на Ближнем Востоке, я отправлял в Вашингтон с дипломатической почтой так называемые аэрограммы – тщательно подготовленные, подробные аналитические материалы, которые доходили до адресата только через несколько дней. Высшие должностные лица посещали столицы зарубежных государств все чаще, но низкая скорость коммуникаций делала дипломатические каналы важнейшим направлением работы. Дипломаты играли центральную роль, они были наделены значительными полномочиями и пользовались относительной самостоятельностью.

10 лет спустя «эффект CNN», проявившийся во время войны в Персидском заливе, ознаменовал начало эпохи доступности информации в реальном времени, а в последующие годы интернет снес последние препятствия для мгновенного распространения информации и налаживания прямых коммуникаций. Главы государств и высокопоставленные правительственные чиновники получили возможность общаться друг с другом напрямую; необходимость покидать для этого здание министерства иностранных дел или посольства стала восприниматься как анахронизм. Негосударственные акторы – главы крупных благотворительных фондов, активисты гражданского общества и руководители корпораций, а также представители других негосударственных организаций – пользовались все бóльшим влиянием в мире, ставя на повестку дня огромное количество стратегических проблем и финансируя их решение. Пример WikiLeaks наглядно продемонстрировал, что любое сообщение под грифом «секретно» может стать достоянием широкой общественности, а социальные сети разрушили некогда четкие каналы формирования общественного мнения.

Несмотря на огромные усилия госсекретарей, представлявших обе партии, нам часто не удавалось грамотно адаптироваться к новой реальности. В результате наши базовые навыки атрофировались, а новые еще не выработались, и мы не успевали вовремя реагировать на происходящие события, вызовы меняющейся политической ситуации и появление новых игроков и инструментов. После окончания холодной войны наши бюджеты значительно сократились – за период с 1985 по 2000 г. расходы на содержание Госдепартамента и внешнеполитическую деятельность в реальном выражении снизились наполовину. Госсекретарь Бейкер открыл более 10 новых посольств в бывших республиках СССР, не требуя от Конгресса дополнительного финансирования, а при госсекретаре Олбрайт расходы на дипломатическую службу Госдепартамента фактически были сведены к нулю. После событий 11 сентября 2001 г. общая устойчивая тенденция к милитаризации и централизации управления получила чудовищное ускорение, в результате чего сила и дипломатия поменялись местами; влияние США ослабело, мы оказались в трагическом тупике войны в Ираке; стратегия развалилась, а дипломатические инструменты были повреждены.

Разумеется, нельзя отрицать, что угроза применения силы значительно повышает шансы на дипломатический успех. Нередко лучший способ прочистки мозгов упрямых партнеров за столом переговоров – наглядная демонстрация убедительного силового «аргумента» в фоновом режиме. Именно силовые аргументы помогали Бейкеру проявлять свой талант переговорщика на встречах с арабами и израильтянами в ходе подготовки к Мадридской мирной конференции, а Керри – блистать своим дипломатическим искусством при решении иранской ядерной проблемы. «Вы и представить себе не можете, – отмечал Джордж Кеннан, – каким прекрасным дополнением к дипломатическому обмену любезностями является небольшое, не бросающееся в глаза воинское формирование на заднем плане»[153].