Невидимки

У Эви с собой драгоценности - крупные изумруды, подчеркивающие зелень ее глаз. А также смена аксессуаров. Так что по окончании этого мероприятия она может спокойно отправляться на танцы.

Я ненавижу Эви.

Мой удел - гнить обескровленной в этом отвратительном трансвеститском наряде, в платье токийской розы Сюзи Вонг. Оно мне велико, поэтому работникам похоронного бюро пришлось заколоть его на спине в нескольких местах булавками.

Мертвая, я выгляжу как дерьмо.

Я выгляжу как мертвое дерьмо.

Мне хочется зарезать Эви прямо сейчас, по телефону.

Мы поставили бы урну с ее прахом где-нибудь в техасском фамильном склепе. Я сказала бы миссис Коттрелл, что Эви действительно всю жизнь мечтала быть кремированной.

Что касается меня, я надела бы на похороны Эви то черное кожаное коротенькое платье от Джанни Версаче, плотно облегающее фигуру. И длиннющие шелковые перчатки.

Я сидела бы на заднем сиденье огромного черного траурного “кадиллака” рядом с Манусом. На моей голове красовалась бы та шляпа с черной вуалью от Кристиана Лакруа, напоминающая автомобильное колесо. Позднее я могла бы ее снять и преспокойно идти на предварительный осмотр выставленных на аукцион роскошных вещей, или на распродажу жилья, или в какой-нибудь ресторан.

А Эви была бы дерьмом. Вернее, пеплом.

Сидя одна в гостиной Эви, я беру со столика, похожего на глыбу малахита, хрустальный портсигар и швыряю его в камин из красного кирпича.

Раздается звук бьющегося стекла. Сигареты, спички и осколки разлетаются в разные стороны.

Потерянная девушка, представительница буржуазного класса, я вдруг жалею о своем поступке, встаю с дивана, подхожу к камину, опускаюсь на колени и начинаю собирать осколки и сигареты.

Эви… Ее портсигар… Почему-то мне в голову лезут мысли о представителях последнего поколения.

И спички.

Я чувствую боль в пальце. В него вонзился один из осколков - настолько тонкий и прозрачный, что я его не вижу.

Я поворачиваю руку и замечаю ослепительный блеск.

Только когда из ранки начинает струиться кровь, я разглядываю в своем пальце осколок. И вытаскиваю его. С одной стороны он ярко-красный.

Моя кровь капает на коробок из-под спичек.

О, миссис Коттрелл, Эви действительно хотела, чтобы ее кремировали.

Я беру коробок, поднимаюсь с пола, из месива осколков, сигарет и спичек, и обегаю дом, выключая перепачканной кровью рукой все лампы и светильники. Когда я проношусь мимо ниши для верхней одежды в прихожей, Манус кричит:

- Прошу тебя!

Но я занята обдумыванием неожиданно осенившей меня мысли.

Я выключаю свет во всех комнатах на первом этаже. Манус зовет меня. Ему нужно в туалет. Он кричит:

- Пожалуйста!

В огромном плантаторском доме Эви с мощными фасадными колоннами властвует тьма. Я ощупью пробираюсь в столовую, иду наугад вперед от двери и упираюсь в стол. У меня под ногами восточный ковер. На столе - кружевная скатерть.

Я чиркаю спичкой о стенку коробка.

Я зажигаю одну из свечей в большом серебряном канделябре.

Я чувствую себя героиней средневекового романа.

Я зажигаю остальные четыре свечи и беру канделябр в руки.

Он очень тяжелый.

На мне все тот же шелковый пеньюар со страусовыми перьями. Я, призрак умершей красивой девушки, с серебряной штуковиной со свечами иду по длинной винтовой лестнице мимо картин, написанных маслом, на второй этаж дома Эви.

Войдя в спальню Эви, красивая девушка-привидение в шелковом пеньюаре, освещенном сиянием свечей, открывает шкафы, наполненные ее же одеждами, безбожно растянутыми и приведенными в негодность этим гигантским средоточием зла - Эви Коттрелл.

Мои бедные измученные платья и свитера, и платья и слаксы, и платья и джинсы, и костюмы и туфли, и платья - почти все они изуродованы и изменены до неузнаваемости. Они умоляют меня прекратить их страдания.

Фотограф в моей голове кричит:

Покажи мне гнев.

Вспышка.

Покажи мне месть.

Вспышка.

Покажи мне полностью оправданное возмездие.

Вспышка.

Безжизненный призрак, безнадежное, абсолютное ничто - иначе меня теперь не назовешь, - я подношу канделябр к своим искалеченным одеждам. И…

Вспышка.

Передо мной разгорается настоящий ад. Ад в излюбленном гротескном стиле Эви.

Все полыхает.

Потрясающе! Я хватаю с кровати одеяло - пуховое, выполненное под старину, подношу его к огню, и оно мгновенно занимается.

Занавески, зеленые бархатные портьеры мисс Эви, вскоре воспламеняются и они.

Абажур лампы тоже горит.

Черт! Огонь подбирается и ко мне. Вот уже тлеют страусовые перья на моем пеньюаре. Я поспешно хлопаю по ним первой уцелевшей тряпкой, которая попадается мне под руку, и выхожу из спальни Эви, превратившейся в чудесную преисподнюю, в коридор второго этажа.

На этом этаже десять других спален, к каждой из них примыкает ванная. Я вхожу во все ванные. Как здорово горят полотенца. Как великолепен ад в ванной комнате! Вот “Шанель № 5”. Духи вспыхивают.

Пылают картины, написанные маслом, с изображенными на них скаковыми лошадьми и мертвыми фазанами. И восточные ковры. Безвкусные композиции из сушеных цветов на столах в считанные секунды превращаются в миниатюрные геенны.

Красота!