Невидимое зло

— Возможно? Возможно! Это наверняка так, черт тебя побери! — Уильям наклонился к сидевшему Кальдеру и заглянул ему в лицо — на губах у него была слюна. — Ты знаешь, что половину своей жизни твоя сестра сходит с ума от страха, что ты себя сам угробишь? Или в проклятом самолетике, или на разборках с бандитами, на которые тебя не звали. Что ж, похоже, у нее были причины волноваться, верно? Правда, из-за твоих идиотских игр взорвали не тебя! А ее! — Он выпрямился, и по его щекам потекли слезы. Следуя его примеру, Феба тоже начала тихо плакать. Четырехлетний Робби, задрав подбородок, переводил взгляд с отца на дядю. Дети пока так и не осознали, что произошло с их матерью.

— Я не знал, что она подвергается опасности, — тихо сказал Кальдер. — Если бы я знал…

— То все равно бы не остановился! — закричал Уильям. — Меня от тебя просто тошнит!

Почувствовав, что его взяли за локоть, Уильям обернулся. Это была Ким, которую, судя по всему, позвала из палаты Тодда пришедшая с ней взволнованная медсестра.

— Уильям? — мягко спросила она.

Тот молча смотрел на нее.

— Уильям, я — Ким ван Зейл, друг Алекса. Мой муж тоже находится в этой больнице. Мне искренне жаль, что с вашей женой такое случилось.

Уильям открыл рот, чтобы и ее отчитать, но, увидев на лице Ким тепло, сочувствие и поддержку, невольно остановился.

— Может, мы с Алексом отведем детей в кафетерий и угостим их чем-нибудь? — спросила она. — Мне кажется, вам сейчас лучше побыть одному. Я приведу их обратно через полчаса.

Уильям посмотрел на Фебу и Робби, потом на Ким и согласно кивнул.

— С тобой все в порядке? — спросила она Алекса, когда они шли по коридорам, ведя детей за руки.

— Физически — да, — ответил Кальдер. — Но Уильям прав! Он прав, черт возьми! Это моя вина. Сначала Тодд, теперь Энни.

— Послушай, я знаю, что в случившемся с Тоддом никакой твоей вины нет! — решительно возразила Ким. — И ты не мог знать, что твоя машина заминирована! Если уж кто и должен чувствовать себя виноватым, так это я — я втравила тебя во все это.

— На ее месте должен был оказаться я, — не сдавался Кальдер. — Я, а не она! Господи, почему там оказался не я?

Свободной рукой — той, что не была занята вцепившейся в нее ладошкой Фебы — Ким дотронулась до Кальдера.

Они купили детям по чашке горячего шоколада и устроились за столиком, когда к ним подошли двое: детектив-инспектор Бэнкс и детектив-констебль Уордл. Они попросили Кальдера сесть с ними за свободный столик и ответить на несколько вопросов.

Сначала Кальдер отвечал вяло. Он рассказал, где стояла машина, упомянул, что обычно ездит за рулем сам, так получилось, что в машине оказалась сестра. Затем Бэнкс задала обычный вопрос: есть ли у него подозрения, кто мог подложить бомбу.

— Наверное, это тот же самый человек, который заминировал «Як», верно? — спросил Кальдер.

— Мы не можем быть в этом уверены, — ответила Бэнкс, — по крайней мере пока наши судебные эксперты это не подтвердят.

Кальдер посмотрел на нее.

— Да, — ответил он. — Да, я знаю, кто взорвал мою сестру. По крайней мере я знаю, кто все это устроил, хотя и чужими руками.

Инспектор Бэнкс не спускала с него внимательных карих глаз.

— И кто же?

Кальдер чуть помедлил с ответом, хотя размышлять особо было не над чем.

— Корнелиус ван Зейл. Или его сын Эдвин ван Зейл. Или они оба.

Глаза Бэнкс сузились.

— У вас есть доказательства?

— Доказательства найдете вы сами. Это ваша работа. И сделайте ее побыстрее, пока на воздух не взлетел кто-нибудь еще.

Бэнкс сочувственно улыбнулась:

— Это действительно наша работа, и мы ее выполним. Но вы нам поможете, если расскажете, почему так уверены, что за этим стоит Корнелиус ван Зейл.

Кальдер рассказал об ужине с ван Зейлами, о том, как настойчиво Корнелиус уговаривал Ким не выяснять, что случилось с Мартой ван Зейл почти двадцать лет назад.

Бэнкс внимательно слушала. Уордл делал заметки. Когда они закончили, они перешли за столик, где сидела Ким и что-то рассказывала племяннику и племяннице Кальдера. Они задали Ким несколько вопросов, а Кальдер в это время старался занять беседой ребятишек, но все его мысли были об их матери, которая в это время боролась за жизнь в операционной.

Кальдеру казалось, что этот длинный день никогда не кончится. После обеда Энн перевезли из операционной в реанимацию. Врачи разговаривали в основном с Уильямом, поэтому деталей Кальдер не знал, однако две вещи ему сообщили: во-первых, Энн будет жить, и, во-вторых, ей ампутировали левую ногу выше колена. Насчет правой ноги пока ясности не было: врачи не исключали, что ее тоже придется ампутировать.

Оставаться дальше в больнице было для Кальдера невыносимым. Отчасти — из-за враждебности Уильяма, отчасти — из-за ощущения полной беспомощности и невозможности что-либо сделать, кроме как мучить врачей дурацкими вопросами. Но главное — из-за чувства вины.