Невидимые

— Да как же? Быстро ведь гнали, — оправдывался толстый Демидка, который бы и лошадь ударом кулака уложил, если бы захотел.

— Не наше то дело, Матренушка, — отвечала прачка Лукьяниха. — Наша хата с краю, вестимо.

Еще бы: не их ведь дитя среди дня из дома увели.

И ведь привет передали — что тревожило непониманием. Не значили ли их слова, что готовы вернуть Дуньку в обмен на сверток? Или то всего лишь слепая материнская надежда? Ведь, если так поглядеть, то, хотели бы поменяться — поди, передали бы, где их отыскать.

Скорее, наказали за то, что взяла чужое… Но если все-таки нет?

Что же делать с вещицей? Если Матрена отдаст ее сегодня в полдень, как обещала — не потеряет ли оттого дочь навсегда? А если не отдаст — то вдруг и Дуньке уже не поможет, и остальных выгоды лишит? Штука-то непростая, кому попало не сбудешь. И без того пришлось прежних знакомцев припомнить. Из той давней поры, когда она после смерти бочарника работы не разбирала.

Ох, Дунька, Дунька… Что с ней сейчас?

— Вернется твоя сестрица, — сухо ответила Матрена. — Точно говорю.

— А когда? — заинтересовался сын.

— Скоро. Ты-тут какими судьбами, Улька? Погнали?

Понурив голову, дочь кивнула.

— Прости, мама…

— За что хоть турнули-то?

— Дитенка из колыбели выпала и расшиблась. Я не доглядела. Заснула… Аж не заплатили.

Матрена встала, потянулась — и пошла накрывать на стол. Даже закопченный в пожаре самовар поставила — дочь, как-никак, пришла.

Младших, как обычно, утянуло на улицу, средняя принялась помогать.

— Что Витя? Что Ваня?

— Витька был на неделе, про Ваньку давно не слышно. Не пускают, видать.

— Ясно… Мама, так что с сестрицей? Ты при маленьких говорить не хотела?

Вот упрямая: опять душу бередит. Матрена вздохнула.

— Ты уже знаешь все, что и я.

— Но как же так? Кто они? Отчего избу подожгли?

— Отстань, Улька, — грубо оборвала мать. На сердце стало совсем гадко.

Сели за стол, но ели в молчании. Даже младшие не егозили, вели себя прилично. После Матрена начала собираться.

— Убирать идешь? — спросила средняя.

— Нет, не пойду сегодня. Другое дело есть. Вот что, сбегай-ка ты в город. Знаешь, где рабочие с завода живут?

— Так я же возле их кварталов и служила… Неблизко снова туда идти.

— А ты не ленись. Вот, возьми на извозчика, так и быть, — прачка вынула из стоявшей на полке масленки несколько монет и протянула дочери. — Поспрашивай там квартиру.

— Для кого?

— Для нас.

— Как? Мы уезжаем? А что, если Дуня вернется — ты же сама сказала…

— Будет перечить матери, — прикрикнула Матрена.

Выйдя из дома, она отправилась на берег — но не туда, где стирали, а гораздо дальше.

Боязно: а вдруг кто уже обнаружил припрятанное? Но вроде нет: издали приметила сваленные ушаты, которые сама же и натащила. Под ними — песок да галька: копать удобно даже ладонью. Достав сверток, Матрена бдительно огляделась по сторонам — не смотрит ли кто? Задрала юбку, осторожно уложила вещицу в чулок и для надежности перемотала лентой — сверху и снизу. Как только доставать-то? Смеху будет…

Удостоверившись, что ноша держится крепко, Матрена мелкими шагами отправилась на базар, в лавку старьевщика. Несмотря на дополуденное время, солнце палило, вызывая жажду и головную боль. Темя напекло и через платок.

Она пришла раньше, чем назначали.

На этот раз в лавке был не только старьевщик, но и незнакомец — морщинистый, с длинными седыми усами, свисавшими на острый подбородок. Они что-то обсуждали, но с приходом прачки беседа прервалась.

Матрена сделала вид, будто заглянула за покупками, и принялась рассматривать оббитых фарфоровых барышень.

— Что же не здороваешься, Мотя? На сей-то раз принесла, что обещала? — окликнул старьевщик.

— Здравствуйте, судари, — она легко поклонилась и долгим взглядом окинула посетителя.

— Не бойся. Это и есть покупатель.

Господин кивнул.

— Как так? Ты сказал, будто сам…

— Ну, мало ли, что сказал. Ты тоже уговор не сдержала. Принесла?

— Принесла.

— Ну, тогда показывай.

Лавочник подошел к двери и накинул засов.

— Чтоб не мешали.

Разумно, но Матрене отчего-то не понравилось.

— Ну ладно… Отвернитесь-ка.

Прачка достала сверток, раскрыла, сбросив тряпье под ноги.

— Вот!

— Вы это ищете, господин? — спросил старьевщик.

— Оно самое! — подтвердил вислоусый. — Дай-ка поближе посмотреть.

— Сначала платите, сударь, а потом смотрите, сколько захочется.

— Э-эх… Кто так торгует. Откуда мне знать — может, подделка? Знаешь, сколько их развелось, Матрена? Вот скажи — откуда она у тебя?

— Неважно.

— Очень важно! Если скажешь правду и я пойму, что не врешь — получишь свои деньги.

Господин достал кошелек, расстегнул, показал содержимое — много-много бумажек, на которые, поди, не то что снять другой дом — новую жизнь купить можно.

— Ну же?

— Мое. От бабки досталось.

Вислоусый махнул рукой — дескать, пустой разговор.

— Ну, говорил же тебе, что тут ничего путного не купишь… Каждый обуть норовит. Зря ты меня от дела отнял, да еще и по такой жаре, — обратился он к лавочнику.

— Эх, простите, господин, — тот снова направился к двери, видимо, собираясь ее отворить. — Ну, чего? Иди, шельма, и больше не появляйся. Дельных людей не тревожь.