Невидимые бои

Дожидаясь, когда полковнику надоест наконец спрягать французские глаголы, Николай уже не сомневался в том, что его уничтожат — независимо от того, как пойдет его следствие. Но у него ни на секунду не пропадала вера в то, что партия, созданная Лениным, в конце концов разберется с этими провокаторами, не может не разобраться. И сметет их с лица земли. А добрые имена отца и сына Кедровых, Артузовых отца и сына (младшего Артузова тоже репрессировали), отца и сына Борисовых, тысяч других преданных Родине коммунистов будут восстановлены перед родной партией. Их детям не придется стыдиться своих родителей. Их честь останется незапятнанной. Николай не сомневался, что так оно и будет, ибо история неумолима…

«Гражданин следователь»

Закончив наконец готовить уроки, «начальник» в полковничьих погонах поднял голову. Слегка улыбнувшись, как ему казалось тонко и проницательно, он важно произнес:

— Давайте знакомиться, Николай Михайлович. Я полковник Кутинцев Виктор Семенович, ваш следователь. Мне вы можете не представляться. Я знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете. А главное — знаю о вас больше, чем вы сами.

Взволнованный Николай не понял тогда, каким убедительным саморазоблачением прозвучали эти слова. Это пришло ему в голову после, в камере, когда он обдумывал первую встречу с Кутинцевым.

— Товарищ Кутинцев… — начал было Николай. Но следователь жестко прервал его:

— Я вам не товарищ. Называйте меня «гражданин следователь».

— Это не имеет значения, — ответил Николай, — «гражданин» так «гражданин». Я протестую против незаконного ареста, против нарушения процессуального кодекса. Сегодня шестнадцатый день моего заключения в тюрьму. До сих пор мне не предъявлены какие-либо обвинения. Я требую встречи с прокурором, чтобы лично об этом ему сказать!

— Вы оптимист, Борисов, — с ехидцей заметил Кутинцев. — Столько лет работали в органах, а теперь делаете вид, что не знаете наших порядков! С прокурором я дам вам встречу только после окончания следствия. Да и то, если за это время вы образумитесь и начнете вести себя как следует. Обвинение я предъявлю вам сегодня — опять-таки если будете вести себя хорошо. А насчет нарушения кодекса — можете протестовать хоть до второго пришествия. Пусть вам сам бог помогает. Ха-ха-ха! Так-то, дорогой бывший подполковник органов государственной безопасности…

Разумеется, Николай понимал, что уже до следствия он лишен и своего почетного звания, и правительственных наград. Делалось все, чтобы создать ореол непогрешимости вокруг агентов Берия — уж раз они арестовали человека, значит, он виновен.

Важно, почти торжественно зачитал Кутинцев Николаю Михайловичу формулу обвинения. Внутренне Николай уже подготовился к тому, что оно будет чудовищным. Иначе разве решились бы арестовать его отца, старого революционера, и его самого? Но то, что написали черным по белому наглые провокаторы, превзошло его худшие ожидания.

Чего тут только не было!

Николая обвиняли в том, что, выполняя в годы Великой Отечественной войны боевое задание в глубоком тылу у немцев, он будто бы был завербован немецко-фашистской разведкой и не только не выполнил своего задания, но и передал немцам множество всякой информации о внутреннем положении Советского Союза и деятельности советской разведки.

После окончания войны, говорилось далее в обвинении, состряпанном провокаторами — или глупцами — из следственной части по особо важным делам, Николай, возвратившись на Родину, будто бы продолжал работать — теперь уже на американскую разведку, снабжая ее данными о структуре и методах работы советских органов безопасности. Обвинен в измене Родине!

Кровь прилила к лицу Николая, его душили гнев, возмущение.

Но что это? Следователь продолжает читать. Ошеломленный Николай слышит: его обвиняют в халатном отношении к своим чекистским служебным обязанностям. Как будто мало чудовищного обвинения в измене! Нет, это было еще не все. Оказывается, Николай будто бы знал, что его отец еще в годы дореволюционной политической эмиграции из царской России был завербован американской разведкой и чуть ли не сорок лет работал на нее. Это человек, за которым охотились охранки многих стран до революции и после нее! А его сын-чекист, зная о «шпионской деятельности» злодея отца, палец о палец не ударил, чтобы его разоблачить.

Наконец, поскольку следственная часть по особо важным делам считала, видимо, что изложенных ужасных обвинений недостаточно, чтобы добить чекиста, Николаю предъявлялось также обвинение в том, что, поступая в 1930 году на работу в органы (по комсомольской мобилизации), он прибавил к своему истинному возрасту три года. В обвинении это звучало так: «пробрался на работу в ОГПУ обманным путем».

Из всех «обвинений», перечисленных в заключении, только последнее (прибавил к своему возрасту три года) соответствовало действительности. Это «преступление», впрочем, давно уже перестало быть «тайной»: в личном деле Николая уже много лет было подшито его собственноручное заявление с объяснением причин, по которым он прибавил себе эти самые три года.