Невидимые империи [Тайные общества старого и нового времени на Западе]

Просветители не предполагали, что путь к ликвидации феодального строя вел через полосу кровавой борьбы, в которой трагическая судьба была уготована многим из тех, кто накануне революции мечтал об установлении строя гармонии взамен отжившего свой век монархического произвола и церковного фанатизма. «Пророчество Казотта», рассказанное французским академиком Лагарпом, пожалуй, наиболее ярко отразило это несоответствие ожиданий и суровой действительности. «Это было в начале 1788 г., — рассказывает Лагарп. — Мы были на ужине у одного из наших коллег по Академии, герцога де Нивернэ, важного вельможи и весьма умного человека. Общество было очень многочисленным и весьма разнообразным… Ужин был роскошным, как обыкновенно. За десертом мальвазия придала всеобщему веселью тот характер свободной распущенности, при котором не всегда сохраняется подобающий тон». Гости открыто выражали свое неверие, припоминали язвительные фразы из Вольтера или Дидро по адресу монархов и духовенства. «Все единогласно утверждали, что революция не замедлит свершиться; необходимо, чтобы суеверие и фанатизм уступили наконец место философии; начинали подсчитывать приблизительно возможное время наступления революции, а также кто из собравшегося здесь общества еще сможет увидеть царство разума…

Только один из гостей не принимал никакого участия в общем веселье и даже втихомолку «уронил» несколько сарказмов по поводу нашего наивного энтузиазма. Это был Казотт, человек весьма любезный и оригинальный. Он попросил слова и серьезно сказал:

— Господа! Вы будете удовлетворены. Вы увидите все эту великую, прекрасную революцию, которую так ожидаете. Вы ведь знаете, я немного пророк, и я повторяю вам: вы все увидите ее».

И далее Казотт предсказал своим недоверчивым, иронически настроенным слушателям — и будущему жирондисту Кондорсе, и будущему мэру Парижа Байи, вельможам и знатным дамам, что их ожидает в дни революционного террора. Когда прорицатель дошел до судьбы Людовика XVI, хозяин дома, встревоженный тем, что беседа принимает характер, компрометирующий собравшееся общество, попросил Казотта прекратить свою мрачную игру, зашедшую слишком далеко.

«Казотт, — повествует Лагарп, — ничего не отвечая, уже хотел было уйти, когда герцогиня де Грамоон, пытавшаяся обратить все в шутку, подошла к нему.

— Вы, господин пророк, предсказали всем нам наше будущее, но что же вы ничего не сказали о самом себе?

Несколько минут он стоял молча, с опущенными глазами.

— Читали ли вы про осаду Иерусалима у Иосифа Флавия?

— Разумеется. Кто же этого не читал? Не говорите, пожалуйста, так, будто мы этого не читали.

— Так вот, видите, во время этой осады один человек в течение семи дней ходил по стенам города на виду осажденных и осаждающих и восклицал: «Горе Иерусалиму! Горе мне!», пока не был сражен громадным камнем, пущенным из осадной машины.

Сказав это, Казотт поклонился и вышел».

(Во время революции Казотт, вступивший в секретную переписку с королем, был казнен по приговору революционного трибунала.)

В числе гостей, которым Казотт предсказал их участь, был Лагарп, которого испытания во время революции превратили из свободомыслящего в религиозного мистика.

Впоследствии, когда исследовали рукопись Лагарпа, опубликованную посмертно (кстати, она послужила основой для известного стихотворения Лермонтова «На буйном пиршестве задумчив он сидел»), выяснилось, что издатель опустил фразу, которой завершается рассказ. В ней говорилось, что «мнимое пророчество» призвано наиболее ярко продемонстрировать отношение Лагарпа к якобинскому террору. Аутентичность предсказания Казотта последовательно то оспаривалась, то «подтверждалась» в первой половине ХIХ в.⁷, когда еще были живы современники тех бурных событий. Как бы то ни было, легенда о масонском заговоре обогатилась еще одним «доказательством», притом далеко не последним.