Невидимые люди

Через неделю Марина летела в самолете, не понимая, что она делает, куда едет и, самое главное, зачем. Продала свои скромные золотые украшения, пару мелких бриллиантов… Этого как раз хватило на билет и на первое время в чужой стране. Ей казалось, что она зашла в воду, легла на ее поверхность, отдалась течению, и море, ласковое, спокойное, умиротворяющее, подхватило ее и понесло вдаль, откуда нет спасения. Кстати, на море Марина ни разу не была, даже в Крыму.

Когда она вышла из аэропорта, ее обдало удушающим, несмотря на конец сентября, израильским зноем. В первое мгновение ей показалось, что она задохнется, настолько липким и вязким был застывший без движения жаркий воздух, и она, как рыба, жадно открывая рот, пыталась надышаться.

Наконец немного привыкнув к горячему мареву, она огляделась по сторонам. Ей навстречу бросилась большая, грузная женщина, и Марина с трудом узнала в ней Катю, которая в ее воспоминаниях осталась худенькой девочкой с жиденькой русой косой и ямочками на щеках.

Теперь перед ней стояла коротко стриженная женщина, жилистая, загорелая, с лицом, покрытым морщинами и пигментными пятнами от солнца, одетая в короткие джинсовые шорты и белоснежную майку, из-под которой выглядывали бретельки лифчика. На ногах у нее были кроссовки. Марина скривилась: ни при каких обстоятельствах она бы так не оделась! Она привыкла к строгим, подогнанным по фигуре костюмам, к модным плиссированным юбкам, блузкам с кружевным жабо и платьям в горох с тонким пояском на талии. А это? Это же некрасиво. В конце концов, это неженственно! Но Катя, казалось, чувствовала себя вполне комфортно в этой одежде, которая годилась разве что для пляжа или работы в огороде. Марина невольно взглянула на ее руки – большие, смуглые, загорелые, с выпуклыми синими венами и крепкими пальцами с короткими ногтями. Рабочие руки, цепкие, сильные…

Катя рассказала, что вскоре после переезда в Израиль у них с Костей родился сын, которого назвали Даней. На восьмой день его обрезали, а на сороковой крестили.

– На всякий случай, – сообщила она в своей деловой манере. – А то всякое бывает. Ты ж понимаешь. – Обалдевшая Марина не понимала, конечно, но кивнула. – А потом мы развелись. Даньке тогда восемь лет было.

– Почему?

– Потому что дура я была! Закрутила любовь по глупости. Даже не любовь, а служебный роман. – Катя криво усмехнулась. – Я работала в магазине, на кассе, а он в соседнем отделе, мясником. Ну, как-то так все и произошло, сама не знаю как. Я от Кости уходить не собиралась, Костя хороший… Он всегда хорошо ко мне относился, любил, наверное. А я, конечно, свинья оказалась.

– Если не собиралась, чего же ушла?

– Так этот идиот, алкоголик долбаный, нажрался, пришел к нам домой и все Косте рассказал. Я думала, с ума сойду от стыда! Костя собрал вещи и ушел, а я осталась. С алкашом этим.

– А Даня?

– Даня с отцом ушел. Ну, как ушел… Мы так договорились. Решили, что Дане с отцом лучше будет. И правда, он хороший парень. Уже в армии отслужил, учится. У нас с ним отличные отношения. Отец его, по сути, вырастил. Даже не женился больше.

– А как Костя ушел, – продолжала Катя, – выяснилось, что я опять беременна. Пришлось рожать.

– Так сколько у тебя детей?

– Двое. Один от Кости, и от козла этого дочка, Майка. Ей восемнадцать. Совсем мозгов нет. Целыми днями спит или шляется не пойми где. А я ж тоже не могу, я же весь день на работе зашиваюсь. Вот и упустила ее.

Все это Катя успела рассказать Марине, пока везла ее домой на своей новенькой машине. Марина слушала внимательно, но от всех этих подробностей у нее голова шла кругом. «Господи, куда я попала?» – с тоской думала она, пока они ехали из аэропорта по трассе, с обеих сторон которой буйно разрослись зеленые кустарники с яркими желто-розовыми цветами.

Жила Катя скромно, на схируте, то есть на съемной квартире. Работала на никайонах, то есть на уборке. Денег едва хватало на оплату квартиры, машины, обучение дочки в каком-то кулинарном колледже, на покупку еды и кое-какой одежды. По счастью, к ней Катя была равнодушна, так что можно было смело списывать эту часть расходов. Катя отличалась от природы крепким здоровьем и привычкой к тяжелому труду, сформированной еще в детстве, когда бабка, с которой она росла в деревне, заставляла ее, десятилетнюю, таскать ведра с картошкой, полоть, поливать, удобрять, собирать урожай. Бабка была убеждена, что иначе толку из нее не выйдет, и в итоге ее устаревшие методы воспитания оказались действенными. Правда, не могла себе представить старая Матрена Ефимовна, что когда-нибудь эти полезные навыки пригодятся ее внучке не для честного труда на родной земле, а для того, чтобы мыть унитазы у евреев, которых она, по правде сказать, в глаза никогда не видала.

Катя подруге искренне обрадовалась. За долгие годы жизни в Израиле она так и не обзавелась мало-мальски приличным кругом общения, а дочка стала почти чужой для нее и по языку, и по взглядам на жизнь. Катя была совершенно одинока, и приезд Марины немного скрасил ее тоскливые будни.