– Буч, что ты делаешь! – Ника хватает кота, который решил поиграть с мотком кромки. – Ну, смотри, ты все распутал! Взрослый кот, а туда же! Майя, посмотри на эту мордаху, разве не красавец?
– Кошки вообще красивые создания.
– А то! Котэ – это величайшее изобретение богов! – Ника целует Буча между ушек и опускает на пол за пределами комнаты. – Сиди тут, нечего лапы в клее мазать, налижешься и будешь блевать. Мам, забери его, а то он в клее увязнет!
Стефания Романовна заглянула в комнату.
– О, а у вас дело движется! – Она оглядела стены и покачала головой. – Очень красивые обои, девочки. Молодцы вы. Заканчивайте и давайте обедать. Иди сюда, Буч.
Она унесла с собой кота и тот особый кухонный уютный запах, который Майя помнит с тех времен, когда была жива и не болела мама, а отец не пил.
– А твоя мама… – Ника осторожно придерживает полоску обоев внизу. – Я держу, не бойся. Так я спросить хотела…
– У мамы была болезнь Альцгеймера. – Майя вздохнула. – Она не сразу проявилась, отец поначалу справлялся, а потом… Она ничего не помнила, никого не узнавала. Отец сломался – они очень друг друга любили, а потом вдруг оказалось, что маме лет пять от силы, и она не помнит даже себя. Она оказалась запертой в своем теле. Родители умерли почти одновременно, и иногда мне кажется, что папа позвал ее за собой, не захотел оставлять. А может, она позвала его – оттуда, где была последние годы. Потому что в теле, которое находилось с нами, моей мамы не было несколько лет.
– Как грустно…
– Так бывает, – Майя старалась не смотреть на расстроенное лицо Ники. – У тебя ведь тоже не самая веселая история получилась.
– Но все равно все закончилось хорошо. Вернее, закончилось все плохое. И у тебя так будет, поверь мне. Мы же теперь вместе. Мы все это одолеем – оглянуться не успеешь!
– Все, давай газеты с пола собирать. – Майя оглядела преображенную комнату. – Кромку завтра приклею, когда обои высохнут и натянутся.
– Натянутся?
– Ну, вот смотри, видишь складки и неопрятные замявшиеся места? Это всегда так. А завтра клей высохнет, и обои натянутся, все будет ровно. И тогда кромку наклеим, клей надо прикрыть чем-то, чтоб не высох. Тащи мешок для мусора, соберем газеты и обрезки и паркет натрем.
– Давай сначала пообедаем. – Ника с тоской смотрит на пол, застланный газетами, на которых лежат горы обрезков.
– Потом пообедаем. Не ленись, это недолгое дело. А то иди обедай, а я тут сама закончу, совсем ерунда осталась.
– Огромное искушение. – Ника, вздохнув, отрывает от рулона мешок для мусора. – Ты даже не представляешь, какое. Сейчас пообедаем и поедем в «Симбу» за кроваткой. А к вечеру наши из Питера вернутся, глядишь, за день до чего-то додумались.
Стефания Романовна несет Майе ее сотовый, наигрывающий Баха.
– Майя, это тебя Олешко добивается.
Она с опаской нажимает кнопку приема. Павла она немного опасается – слишком он разный, чтобы вот так с ходу понять, какой он на самом деле. И слишком быстро меняется.
– Майя, один вопрос, только ответ мне нужен абсолютно честный.
– Хорошо.
Она уже знает, о чем спросит Павел, но тут либо играть по-честному, либо и огород городить не стоит.
– Скажи мне, солнце, что ты нашла в то утро, когда убили парня, которого потом обнаружили в баке?
– Куклу нашла. – Майя вздыхает. – Фарфоровую, в коробке, новую, в песочнице лежала.
– И где она теперь, эта кукла?
– Так я ее с собой привезла, ты видел ее – я при тебе куклу в сумку положила.
– Понятно.
В трубке повисло молчание, и Майя подумала, что Павел о ней забыл.
– Паша?
– Да, я здесь. – Он явно был озадачен. – Скажи-ка мне, а кукла и сейчас с тобой?
– Не совсем. Она у Ники на кровати, мы же в кабинете обои клеим.
– Неважно. – Павел вздохнул. – Значит, это вряд ли кукла… А в чем она была?
– В фабричной коробке из тонкого картона с пластиковым окошком.
– И куда ты ее подевала?
– Порезала и сожгла на кухне. И платье тоже.
– Платье? Какое платье?! – Павел начинает терять терпение. – Майя, ты меня с ума сводишь. Какое платье?!
– Куклино… – Майя не понимает, почему он сердится. – Она в платье была таком… деревенском. В клеточку, с передником и в соломенной шляпке. Мне показалось, что оно ей не идет – она очень красивая, а платье простецкое. Та, вторая, тоже была в таком платье, и я…
– Какая – вторая?!
– В то утро я убиралась, контейнеры чистили накануне… в том дворе каждый вечер вывозят мусор. На дне была вторая кукла, точно такая же, как моя, но разорванная, голова разбита! Я еще удивилась, зачем понадобилось портить хорошую игрушку, ведь можно было отдать кому-то. Потом я об этом забыла, вот сейчас только вспомнила, а тогда я просто пошла домой.
– И дома ты…
– Я сожгла куклино платье вместе с коробкой, а из старой кружевной блузки сшила то, что сейчас на ней, кружев и золотой тесьмы для отделки докупила. И шляпку обшила кружевами, розы из лент сделала. А что?
– Ничего. Это все?
– Нет…