Зеленые глаза блуждают по стенам бокса, вот ее взгляд остановился на чем-то на тумбочке возле ее кровати. Матвеев тоже смотрит туда – небольшая круглая баночка паштета для кошек, с которой лениво и надменно смотрит Буч. Откуда взялась здесь эта баночка и почему он раньше ее не заметил? Но взгляд Майи становится враз осмысленным и совершенно прежним, она смотрит на него удивленно, а ее ладонь сжимает его пальцы.
– Ну, слава всем богам, кошачьим в том числе. – Семеныч с видимым облегчением присаживается на свободный табурет. – Что-то есть в этой Никиной теории о кошках. Ведь не нас с тобой она узнала, а Буча, паршивца. Майя, ну скажи нам что-нибудь.
– Что? Они думали, что я умерла. Почему?
– Потому что летаргический сон не слишком отличается от смерти – по крайней мере, визуально. Скажи спасибо Павлу, это он усомнился.
– Он был здесь ночью.
– Да уж я вижу, что был, – только он мог оставить этот маячок для тебя. – Семеныч снова щупает пульс Майи. – В целом, похоже, ты в норме, но полежать сегодня еще придется.
– Я знаю, кто там был. Я слышала. – Майя с удивлением вспоминает знакомый голос, который слышала три года подряд. – Мне надо Паше сказать.
– Паша уже и сам знает. – Матвеев только сейчас почувствовал, как отпустило его напряжение. – Ты выздоравливать должна, об остальном мы позаботимся.
– А я же Татьяне Васильевне не сказала…
– Ника утром была на твоей работе и все объяснила. Мне вот интересно, как Пашка-то успел сюда пробраться. Ну, наш пострел везде поспел. Квартиру твою в порядок привели, вот, я фотографии принес, а ванную я велел переделать полностью, посмотри, вдруг не понравится.
Он отдает ей телефон, и она листает фотографии, с радостным удивлением рассматривая ставшие целыми сервиз и статуэтки. И ванную, отремонтированную так, как она и мечтать не смела.
– Красиво…
– Правда, понравилось? – Матвеев очень обрадовался. – Я сомневался, думал – а вдруг ты по-другому хотела, но тебе нравится, и это отлично.
– Нравится. Максим, а как они фарфор так склеили?
– Малыш, они не склеили. Эта фирма специализируется на восстановлении интерьеров, у них огромные склады, там чего только нет! Привезли точно такие же, в идеальном состоянии.
– Поверить не могу!
– Да я сам, когда увидел, обалдел. – Матвеев гладит ее пальцы. – Майя, когда все это закончится… может, ты подумаешь о том, чтобы перебраться ко мне?
– Может. – Майя улыбнулась. – Максим, что-то не так со мной, да? Что-то неправильное, раз я вот так… умираю вдруг.
– Это ерунда. Семеныч знает одного доктора, который прооперирует тебя, и все пройдет.
– Это у меня в голове, Максим. Что-то вдруг случается – как тогда, когда мама с папой умерли… а потом Леня погиб, и это произошло снова. Я знаю, так не должно быть.
– Давай подождем, что нам скажет доктор. Главное, что ты вернулась.
– Это Буч меня привел.
Она не может рассказать ему, как бежала по дорожке за котом, потому что не знает, как – та жизнь тоже была настоящая, и эта настоящая, и она боится думать, что все это может быть просто другим сном. Потому что так хотелось остаться там, где все были живы, но там она не могла говорить, а здесь может. И помнит все имена.
И только серый полосатый кот объединяет оба сна, он как-то может переходить из одного сна в другой и показывать ей дорогу. Но как это объяснить Матвееву? Он решит, что она спятила. Больше всего она боится, что кто-то сочтет ее сумасшедшей. Ведь она помнит, как бежала улицами Москвы, не помня себя от ужаса, не понимая, что делает, главным было бежать, бежать пусть в никуда, но так ужас, сжимающий ее, немного отступал. Это нельзя назвать нормальным поведением, она и сама это понимает, и может быть, те, кто пытался объявить о ее психической несостоятельности, были не так уж не правы?
Майя вдруг ощутила такой страх, какого никогда не знала. А что, если у нее начинается то же, что и у мамы? Пройдет совсем немного времени, и от нее останется одна оболочка, творящая невесть что с безмятежным и сосредоточенным видом?
– Майя, что тебя напугало?
– Ничего, Максим. Мне надо с доктором поговорить. – Она старается не смотреть на него. – Скажи ему, чтобы пришел, когда освободится.
– Что случилось, что-то болит?
– Нет, нет. Просто мне очень нужно спросить у него кое-что.
Если у нее начинается та же болезнь, что у мамы, не стоит дальше что-то предпринимать и строить планы – ни ей, ни Максиму. Она не хочет, чтобы он видел, во что она превратится, и если все так плохо, она сама решит, что делать, – пусть не сегодня, а в течение того времени, когда она еще сможет что-то сознательно решить, а главное – осуществить. Жить годами в виде овоща она не намерена, да и незачем.
– Так я пойду, найду Семеныча. – Матвеев поднялся. – Ты лежи, не вставай. Мы что-нибудь предпримем, чтобы тебе веселей здесь было.