Когда подошел заместитель директора, Делестран выбрал самый полный стаканчик, поднес черную жидкость к губам, сделал глоток и слегка поморщился: кофе оказался недостаточно сладким. Он отошел в сторону, под цветущий каштан, чтобы позвонить по телефону. Легкий ветерок сдувал с дерева лепестки, похожие на молочные слезы. Когда майор закончил разговор, у его ног образовалась кучка увядающих чешуек. Скоро их унесет прочь.
Бомон тем временем любезничала, отвлекая Брюэ. Он рассказал ей, что не прошел отбор в Национальную школу администрации, но выдержал конкурс на должность директора тюрьмы, а выбрал больницу. Виктуар удалось заставить его улыбнуться. Она сказала: «Правильный выбор: из больницы люди обычно выходят поздоровев, чего не скажешь о тюрьме». Лейтенант преувеличивала, в больнице можно и умереть, но администратор прекрасно понял, что она имела в виду.
– А вы пошли в полицию по призванию? – спросил он.
Коротко Виктуар ответить не могла, а о призвании говорить не желала. Этот термин всегда казался ей подозрительным. Она резюмировала в четырех словах:
– Чтобы быть как папа.
– Ваш отец – полицейский?
– Был. Сейчас он на пенсии.
– Надеюсь, мои дети не последуют примеру отца.
– Почему?
Он тоже ответил не сразу.
– Между теорией и практикой… разница как между амбициями Америки и возможностями Африки: да здравствует госслужба! Это сложно и в конечном итоге утомительно.
Делестран подошел ближе, буравя администратора пронизывающим взглядом.
– Господин Брюэ? Вы знаете, где сейчас доктор Матиас?
– Нам наверняка подскажут в отделении.
– Ведите нас.
Они пошли по коридорам родильного отделения. Делестран чувствовал себя незваным гостем среди людей в белых халатах, а те, в свою очередь, как будто не узнавали заместителя директора больницы, тоже слегка растерявшегося. На «перекрестке» он замешкался и поднял голову, чтобы прочесть надписи на указателях.
– Наверное, туда.
Сыщики молча последовали за ним.
На раздвижной двери висели таблички с несколькими фамилиями, на верхней был поименован Валентин Матиас. Брюэ приложил магнитную карточку, сделав это по наитию, и был рад, что сработало. Внутри находилось закрытое для посторонних пространство со сложной аппаратурой на колесиках. Через центральный иллюминатор срединной двери можно было видеть фигуру в зеленом, движущуюся вокруг инкубаторов. Надпись над дверью гласила: «Неонатальная реанимация, отделение интенсивной терапии».
В секретариате работали две женщины. Одна сидела за столом – очевидно, секретарь, на ней не было медицинской одежды; другая, в белом халате, стоя раскладывала документы. Брюэ шагнул вперед, чтобы войти в комнату. Делестран остался снаружи, а стоявшая в стороне Бомон смотрела только на иллюминатор.
– Здравствуйте, коллеги. Я заместитель директора Брюэ и хочу встретиться с доктором Матиасом. Знаете, где он?
– Увы, утром его смена закончилась, и он ушел.
Брюэ повернулся к полицейским. Делестран поморщился, мысленно усмехнулся своему разочарованию и задумался. Секретарь терпеливо ждала, готовая помочь, а медсестра закрыла папку, которую держала в руках, незаметно поглядывая на необычных посетителей.
– Что же нам теперь делать? – пробормотал Брюэ.
– У вас должны быть его контактные данные, номер телефона, но прежде всего – адрес. Они мне понадобятся.
Делестран не шептал, но голос понизил. Несмотря на все меры предосторожности, медсестра услышала конец его фразы. Она вернула папку на прежнее место и обратилась к секретарю:
– Всё в порядке, Жозетта, я нашла рецепт; перезвоню госпоже Лефрансуа и сообщу ей.
Это было сказано слишком громко, как будто она хотела, чтобы услышали все, и вышла из комнаты с уверенной естественностью занятого своим делом человека. Делестран даже чуть отодвинулся, пропуская ее. Она не привлекла его внимания, а вот Бомон несколько мгновений смотрела на женщину, направившуюся в отделение интенсивной терапии. В конце коридора медсестра остановилась. Бомон решила, что сейчас та заметит, что за ней наблюдают, и успела отвернуться, а когда снова посмотрела в сторону иллюминатора, дверь уже закрывалась. На этот раз у лейтенанта появилась веская причина для любопытства, и она прижалась лицом к стеклянному кругу.
Зрелище завораживало. Она словно бы «прилунилась» и теперь наблюдала из капсулы за миром, управляемым медицинскими законами, где поддерживалась преждевременно стартовавшая жизнь. За маленькими существами надзирали день и ночь, а они лежали в пластиковых коконах, подключенные к почти космическим приборам.