— Ох.
— Я не слепой, ладно? Я знаю, что калека, но, по крайней мере, тебе не нужно беспокоиться о другой инвалидности.
— Я не думала, что...
— Да, ты думала. И это нормально. — Раздражающее разочарование наполнило мой голос. — На твоем месте, я бы тоже обозлился. Присматривать за покалеченным пациентом, когда есть еще о чем беспокоиться? Заботиться о сиротах, когда ты сама не знаешь, как сохранить себя в живых? Черт, если бы мог ходить, я бы бежал так быстро, как мог.
— Я бы никогда не убежала, как бы плохо ни было. — Ее лицо посуровело. — Я не трус, особенно когда другие нуждаются во мне. И, кроме того, я не об этом думала.
Это была шутка. Плохая, заметил я. Но она с легкостью заставила меня почувствовать себя еще хуже, чем есть на самом деле.
— Неважно. — Я вздрогнул, когда мою ногу накрыло новой волной боли. — Это то, о чем думает большинство людей. Но я понимаю. Я раздражаю тебя, и ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Я могу позаботиться о себе, поэтому тебе не нужно беспокоиться обо мне, хорошо? Волнуйся о долбанных детях и оставь меня...
— О, ради бога. — Она хлопнула руками по бедрам. — Проклятье, ты меня бесишь.
Я замер.
Огонь в ее глазах, розовый румянец на щеках и острый угол ее подбородка заставили меня сглотнуть. Она была красива, когда заботилась и изо всех сил пыталась поддержать, но, черт возьми, она была восхитительна, когда злилась.
Мое сердце загромыхало, когда она указала мне пальцем в лицо.
— Давайте сейчас проясним кое-что.
Я не мог пошевелиться. Все, что я мог сделать, — это смотреть и делать все возможное, чтобы не упасть. Падать и падать ради этого создания, которое я не знал, но желал. Падать ради незнакомки, что смотрела на меня с презрением и раздражением. Падать ради единственной женщины на этом богом забытом острове.
Не существовало такой вещи, как любовь с первого взгляда. Но я верил в похоть.
— Я не из тех людей, с которым ты можешь ругаться, быть противным или вести себя как придурок, потому что я не потерплю этого. Я не такая, как другие, которые будут кричать на тебя, когда ты становишься мудаком, или давать тебе второй шанс, когда ты облажаешься. Я просто вычеркну тебя из памяти и буду вести себя так, как будто ты невидим. Я позабочусь о тех детях, потому что они нуждаются во мне, а я нуждаюсь в них, нуждающихся во мне, чтобы не впасть в отчаянии. Но ты мне не нужен. Мне не нужно, чтобы ты раздражал меня или действовал на нервы. Я хочу помочь тебе, но только если ты поможешь себе, заткнешься и будешь настроен на перемены.
Она провела пальцами по волосам, светлые пряди потрескивали от статики, и заставила себя успокоиться.
— Прости. Обычно, я не кричу. — Ее лицо исказилось, когда она обняла себя руками. — Мои ребра болят, ты прав. Я думаю, что несколько сломано. Но, в отличие от тебя, я не позволю гневу одолеть меня. Теперь это наша жизнь. Нам повезло, что мы остались живы. Постарайся вести себя так, как будто хочешь выжить, и мы отлично поладим.
Часть меня хотела сказать ей уйти. Потому что она была права. Насчет всего. Это было подходящее время, когда кто-то набрался смелости сказать мне в лицо, что я должен быть благодарным.
Это было новое начало. Никто не знал меня здесь. У меня не было ни грязной, ни печальной истории. Ей не нужно было знать того человека, которым я был, потому что здесь я мог бы быть кем-то другим.
Казалось, что массивный валун внезапно соскользнул с моей спины, устранив тяжесть стыда и гнева.
Я мог бы быть лучше здесь.
Я мог быть чем угодно.
Эстель не двигалась, ее взгляд не покидал меня.
Вздрогнув, я поднял свою задницу с земли и вытащил кое-что из своего заднего кармана. Я забыл, что это было там, пока Эстель не повела детей на пляж.
Я собирался их сохранить — на всякий случай, когда они понадобится нам позже. Я даже искушался принять их сам (потому что был слабым мудаком, который ставит себя на первое место). Но я не стал бы это прятать. Потому что сейчас это была оливковая ветвь. Моя первая достойная вещь, которую я совершил за последние годы.
Я крепко сжал кулак и протянул руку.
— Вот. Это тебе.
Мгновение она не двигалась, но затем наклонилась вперед и приняла мой подарок. Пакет фольги упал ей на ладонь.
Ее глаза расширились.
— Нет, я не могу взять это.
— Да, ты можешь.
— Нет, правда. Я не могу. — Она покачала головой.
— Коннор или Пиппа должны принять это. Или ты...
— Я обойдусь, а двое других будут в порядке.
— Но…
— Никаких «но». Если ты настаиваешь на том, чтобы ухаживать за нами — даже за мной, после того, как я был придурком с тобой, — самое меньшее, что ты можешь сделать — это принять их, и тебе не нужно будет заботиться о нас и терпеть такую боль.
Эстель взяла единственную дозу Адвила, которую я купил перед посадкой в самолет в Лос-Анджелесе.
У меня была головная боль, и я купил две таблетки на всякий случай, если она превратится в мигрень. У меня была склонность к этому, когда было слишком много стресса, и из-за того, что я покинул лесопилку, где я, наконец, обрел покой, который делал меня максимально сильным.