Невидимый

Вот тогда Сесиль и заплакала навзрыд. Прошло две или три минуты, пока она смогла вновь заговорить, и в продолжение разговора она сказала то, что открыло дверь на следующий уровень нашей встречи. Извините, пробормотала она. Я несу чушь, как сумасшедшая. Вы же не знаете, о чем я.

Я знаю, сказал я. Я знаю совершенно точно, о чем Вы говорите.

Откуда Вы можете знать?

Поверьте, я знаю. Вы разозлились на Адама из-за того, что он не звонил Вам несколько дней. Ночью, перед первым днем Вашей школы, у него был ужин с Вами и Вашей матерью в квартире на rue de Verneuil. После десерта Вы сыграли на пианино для него — двухчастную композицию Баха — и потом, пока Вас не было в комнате, Ваша мать успела поговорить с Адамом с глазу на глаз; и то, что она сказала ему, по-Вашему, напугало его.

Он рассказал Вам это?

Нет, он не рассказывал ничего. Но он написал об этом, а я прочитал написанное им.

Он послал Вам письмо?

Это была небольшая книга, вообще-то. Или попытка написать роман. Он провел последние месяцы жизни, работая над мемуарами о 1967 годе. Это был очень важный год для него.

Да, очень важный год. Кажется, я начинаю понимать.

Если бы не рукопись Адама, я бы никогда не узнал о Вас.

А сейчас Вы хотите узнать, что случилось потом, да?

Я вижу, почему Адам считал Вас умницей. Вы схватываете на лету.

Сесиль улыбнулась и зажгла очередную сигарету. Похоже, у Вас есть преимущество передо мной, сказала она.

В каком смысле?

Вы знаете гораздо больше обо мне, чем я знаю о Вас.

Вас, только восемнадцатилетнюю. Все остальное — неизвестность. Я искал Борна, я искал Марго Жоффруа, я искал Вашу мать, но нашел только Вас.

Потому что все остальные умерли.

О, какая жалость. Извините… особенно Ваша мать.

Она умерла шесть лет тому назад. В октябре — завтра будет ровно шесть лет. Через месяц после 9/11. У нее были проблемы с сердцем, и однажды ее сердце не выдержало. Ей было семьдесят шесть лет. Я хотела, чтобы она жила до ста, но, как Вы знаете, что мы хотим и что получаем — редко совпадает.

А Марго?

Я знала ее совсем немного. Мне сказали, она покончила жизнь самоубийством. Много лет тому назад — еще в семидесятые.

А Борн?

В прошлом году. Похоже. Но я точно не уверена. Еще, возможно, есть шансы, что он живет где-то.

Он и Ваша мать оставались в браке до ее смерти?

Брак? Свадьбы никогда не было.

Никогда не было? Но я думал…

Они об этом говорили, но ее не было.

Из-за Адама?

Частично, я полагаю, но не совсем. Когда он встретился с моей матерью и рассказал о тех диких обвинениях в адрес Рудольфа, она не поверила ему. Я тоже не поверила, сказать честно.

Вы были так разгневаны, что плюнули ему в лицо?

Да, я плюнула ему в лицо. Мой самый худший поступок в моей жизни, и я до сих пор не могу простить себя за это.

Вы написали Адаму письмо извинений. Означает ли это, что Вы поменяли свое мнение об его рассказе?

Нет, тогда еще нет. Я написала, потому что стало стыдно за сделанное, и я хотела, чтобы он узнал, как плохо я думала о себе. Я хотела поговорить с ним, но когда я наконец нашла мужество позвонить ему в отель, его уже там не было. Мне сказали, он уехал назад в Америку. Мне было непонятно. Почему он уехал так быстро? Единственное объяснение я смогла найти в том, что он был очень расстроен моим поступком, и потому не смог больше оставаться в Париже. Как Вам это самовлюбленное объяснение? Когда я попросила Рудольфа поговорить с главой Программы Колумбийского университета и узнать, что случилось, он сообщил мне, что Адам уехал из-за недовольства предметами его курса. Мне сразу стало ясно, что не из-за этого; я была уверена, он уехал и-за меня.

Сейчас Вы знаете больше об этом?

Да, больше. Но прошли годы, пока я узнала правду.

Годы. Это значит, что рассказ Адама не повлиял на решение Вашей матери.