Невидимый

— Художественные горшки, подсказалъ Кемпъ.

— Вотъ именно! Художественные горшки. Ну, такъ вотъ я остановился на верхней ступени, обернулся, выхватилъ одинъ изъ кучи и запалилъ имъ прямо въ голову бѣжавшаго за мной идіота. Вся куча рухнула разомъ, и я услышалъ со всѣхъ сторонъ быстро приближающіеся крики и топотъ бѣгущихъ ногъ. Какъ безумный кинулся я въ буфетъ, но тамъ какой-то человѣкъ, одѣтый въ бѣлое, тотчасъ подхватилъ погоню. Я сдѣлалъ послѣдній отчаянный поворотъ и очутился въ отдѣленіи лампъ и желѣзныхъ издѣлій. Тутъ я забился за прилавокъ, сталъ поджидать своего повара и, какъ только онъ показался во главѣ погони, — съѣздилъ его лампой. Поваръ упалъ, а я, прикурнувъ за прилавкомъ, началъ съ величайшей поспѣшностью сбрасывать съ себя платье. Пальто, куртка, панталоны, башмаки слетѣли въ одну минуту, но шерстяная фуфайка липнетъ къ человѣку, какъ собственная его кожа. Я слышалъ, какъ прибѣжали еще люди (поваръ мой лежалъ себѣ, молча, по ту сторону прилавка, ошеломленный или испуганный до потери голоса), — и мнѣ пришлось удирать снова, какъ зайцу, выгнанному изъ кучи хвороста. «Сюда, господинъ полицейскій!» крикнулъ кто-то. Я опять очутился въ отдѣленіи кроватей, съ цѣлымъ сонмомъ шкафовъ въ противоположномъ концѣ, бросился туда и, пробравшись между ними, лягъ на полъ. Съ огромнымъ усиліемъ я вывернулся таки кое-какъ изъ своей фуфайки и сталъ на ноги свободнымъ человѣкомъ, задыхающійся и испуганный. Какъ разъ въ эту минуту полицейскій и трое приказчиковъ появились изъ-за угла. Они кинулись на куртку и кальсоны и вцѣпились въ панталоны. «Онъ бросаетъ свою добычу», сказалъ одинъ изъ приказчиковъ. «Навѣрное, здѣсь гдѣ-нибудь.» Но они такъ и не нашли меня. Я простоялъ нѣкоторое время, наблюдая за поисками и проклиная свою неудачу. Платье-то свое я вѣдь все-таки потерялъ. Потомъ я пошелъ въ ресторанъ выпилъ немножко молока и сѣлъ у камина обдумывать свое положеніе. Очень скоро вошли два приказчика и начали съ большимъ оживленіемъ и совершенію по-дурацки обсуждать происшествіе. Я услышалъ преувеличенный разсказъ о совершенныхъ мною опустошеніяхъ и догадки о томъ, гдѣ я теперь нахожусь. Тутъ я снова принялся строятъ планы. Добыть въ магазинѣ нужныя мнѣ вещи, особенно послѣ происшедшаго въ немъ переполоха было уже страшно трудно. Я сошелъ въ амбаръ посмотрѣть — нельзя ли уложить и адресовать тамъ посылку, но не могъ понятъ систему чековъ. Часовъ въ одиннадцать я рѣшилъ, что «Омніумъ» безнадеженъ, и, такъ какъ выпавшій снѣгъ растаялъ, и погода была теплѣе и лучше, чѣмъ наканунѣ, вышелъ на улицу, взбѣшенный своей неудачей и съ самыми смутными планами будущаго.

XXIII Въ Дрэри-Лэнѣ

— Теперь вы начинаете понимать, — продолжалъ Невидимый, — всю невыгодность моего положенія. У меня не было ни крова, ни одежды; добыть себѣ платье значило лишиться всѣхъ своихъ преимуществъ, сдѣлаться чѣмъ-то страннымъ и страшнымъ. Я голодалъ, потому что ѣсть, наполнять себя не ассимилированнымъ веществомъ значило снова стать безобразно видимымъ.

— Я и не подумалъ объ этомъ, — сказалъ Кемпъ.

— И я тоже… А снѣгъ предупредилъ меня еще и о другихъ опасностяхъ. Мнѣ не годилось попадать подъ снѣгъ, потому что онъ бы облѣпилъ меня и выдалъ. Дождь также превращалъ меня въ водяной очеркъ, и блестящую поверхность человѣка, въ пузырь. А туманъ-то! Въ туманѣ я превращался въ болѣе смутный пузырь, въ оболочку, влажный проблескъ человѣка. Кромѣ того, въ моихъ странствіяхъ по улицамъ, на лондонскомъ воздухѣ, на ноги мнѣ набиралась грязь, на кожу насаживалась пыль и кляксы. Я не зналъ еще, черезъ сколько времени сдѣлаюсь видимымъ, также и по этой причинѣ, но понималъ ясно, что это должно было случиться скоро.

— Въ Лондонѣ-то? Еще бы!