Невидимый человек

— Благодарю вас, сэр, — сказал я, начиная получать удовольствие от беседы.

— Спортом занимались? — поинтересовался он.

— Нет, сэр.

— Вы прекрасно сложены, — отметил он, разглядывая меня с головы до ног. — Из вас, смею предположить, вышел бы отличный спринтер.

— Никогда не пробовал, сэр.

— Полагаю, глупо даже спрашивать: что вы думаете о своей альма-матер? — произнес он.

— Считаю, что это одно из лучших учебных заведений в мире, — с глубоким чувством ответил я.

— Понятно, понятно, — протянул он с внезапным, удивившим меня недовольством.

Я снова насторожился, когда он пробормотал что-то невнятное о «ностальгии по Гарвардскому парку».

— А если бы вам дали возможность закончить обучение в каком-нибудь другом колледже? — спросил он, и глаза его за стеклами очков расширились. К нему вернулась улыбка.

— Другой колледж? — переспросил я, сбитый с толку.

— Именно так: скажем, где-нибудь в Новой Англии…

Я проглотил язык. Что имелось в виду — Гарвард? Хорошо это или плохо? К чему он клонит?

— Право, не знаю, сэр, — осторожно ответил я. — Никогда об этом не думал. Мне осталось учиться всего год, и… понимаете… я там всех знаю, и все знают меня…

Заметив в его взгляде признаки какой-то обреченности, я осекся. Что у него на уме? Вероятно, не надо было так откровенничать насчет возвращения в колледж — вдруг он не приветствует высшее образование для таких, как я… Но, черт возьми, он же простой секретарь… Или нет?

— Понимаю, — спокойно сказал он. — С моей стороны было самонадеянно даже предлагать другой колледж. Наверное, колледж — это нечто вроде родительского гнезда… святая святых.

— Да, сэр, — поспешно согласился я. — Так и есть.

Он нахмурился.

— Но теперь придется задать неудобный вопрос. Не возражаете?

— Ничуть не возражаю, сэр, — нервно ответил я.

— Неловко допытываться, но спросить совершенно необходимо… — Печально взглянув на меня, он подался вперед. — Скажите, вы читали письмо, с которым пришли к мистеру Эмерсону? Вот это, — уточнил он, взяв со стола конверт.

— Что-что? Конечно нет, сэр! Оно адресовано постороннему человеку, мне бы и в голову не пришло вскрывать…

— Само собой, вы бы не стали этого делать, — сказал он, махнув рукой и выпрямившись. — Извините, не стоит воспринимать это всерьез, равно как и назойливые вопросы личного свойства, зачастую облекаемые в якобы безличные формы.

Я не верил своим ушам.

— Неужели письмо было вскрыто, сэр? Кто-то рылся в моих вещах и…

— Что вы, вовсе нет. Закроем этот вопрос… Расскажите, будьте добры, чем вы собираетесь заняться после окончания колледжа?

— Еще не знаю, сэр, но мне хотелось, чтобы меня оставили в колледже на должности преподавателя или в составе административного персонала. И… Ну…

— Да? И что еще?

— Ну, м-м-м, я охотно стал бы ассистентом доктора Бледсоу…

— Ах, вот оно что. — Поджав губы, он откинулся назад. — Вы очень высоко метите.

— Это так, сэр. Я готов работать не покладая рук.

— Целеустремленность — удивительная сила, — продолжал он, — но порою она слепит… А с другой стороны, может и привести к успеху, как было с моим отцом…

В его голосе появились новые нотки; он хмуро смотрел на свои подрагивающие пальцы.

— Единственная загвоздка: целеустремленность подчас заслоняет реальную действительность. Вот скажите мне, сколько у вас таких писем?

— Кажется, семь, сэр, — ответил я, сбитый с толку таким поворотом разговора. — Они…

— Семь! — почему-то вспылил он.

— Да, сэр, столько я получил от доктора Бледсоу…

— А позвольте узнать, многие ли адресаты удостоили вас личной встречи?

У меня екнуло сердце.

— Ни с кем из них я пока не встречался, сэр.

— И это у вас последнее письмо?

— Да, сэр, так и есть, но я жду ответов… Мне сказали…

— Конечно, все семеро с вами свяжутся. Они ведь, как на подбор, благонамеренные американцы.

Теперь в его тоне звучала явная ирония, и я вконец растерялся.

— Семь, — загадочно повторил он. — Ах, не заставляйте меня вас огорчать. — Он сделал элегантный жест самобичевания. — Не далее как вчера вечером у меня была напряженная беседа с психоаналитиком, и сейчас любая мелочь способна вывести меня из равновесия. Как будильник без кнопки отключения. Вот так — раз! — бросил он, хлопая ладонями по бедрам. — Дьявольщина, что такое? — Он сильно разволновался. Одна сторона его лица задергалась и распухла.

Я наблюдал, как он закуривает сигарету, и думал: что, черт возьми, происходит?

— Многие несправедливости настолько несправедливы, что не облекаются в слова, — сказал он, выпуская облако дыма, — и слишком противоречивы для идей и речей. Кстати, вы бывали в клубе «Каламус»?

— Даже не слышал о таком, сэр, — сказал я.

— Не слышали? Он весьма популярен. Его посещают многие из моих гарлемских друзей. Место встречи писателей, художников и всякого рода знаменитостей. В городе нет больше ничего похожего, и, как ни странно, ему присущ типично европейский колорит.

— В ночных клубах мне бывать не доводилось, сэр. Непременно туда загляну, ознакомлюсь… как только начну зарабатывать хоть какие-то деньги, — добавил я в надежде вернуться к вопросу о работе.