Невидимый человек

«Дорогой мой мистер Эмерсон.

Податель сего письма — наш бывший студент (говорю „бывший“, поскольку он никогда, ни при каких условиях не будет у нас восстановлен), который был отчислен за серьезнейшее нарушение нашего строгого устава.

Однако в связи с обстоятельствами, природу которых я объясню Вам лично во время следующего заседания попечительского совета, в интересах колледжа — не разглашать, что молодой человек отчислен без права восстановления. Сам он надеется приступить к занятиям осенью. Однако в интересах великого дела, которому мы с Вами служим, целесообразно позволить ему и впредь питать напрасные надежды, находясь при этом как можно дальше от нас.

Этот пример являет собой, дорогой мой мистер Эмерсон, один из тех редких, особых случаев, когда студент, на которого мы возлагали большие надежды, серьезно сбился с пути и своим проступком способен нарушить некоторые весьма хрупкие отношения между определенными заинтересованными лицами и колледжем.

Таким образом, хотя податель сего более не связан с нашим ученым сообществом, крайне важно, чтобы его окончательный и бесповоротный разрыв с колледжем оказался максимально безболезненным. Прошу Вас, сэр, помочь ему двигаться к этой точке, и пусть она, подобно горизонту, отступает все дальше и дальше от полного надежд путника.

С почтением, Ваш покорный слуга,

А. Герберт Бледсоу»

Я поднял голову. Казалось, прошло четверть века между тем, как он передал мне письмо, и тем, как я усвоил его смысл. Для верности мне пришлось перечитать текст письма заново, и все же меня не покидало ощущение, что подобное уже когда-то случалось. Я протер сухие глаза, которые словно запорошило песком.

— Уж простите, — сказал он. — Очень вам сочувствую.

— Но что я плохого сделал? Я всегда старался поступать честно…

— Это вы мне объясните, — сказал он. — О чем здесь идет речь?

— Не понимаю, просто не понимаю.

— Должно быть, вы что-то натворили…

— Мне было велено организовать поездку по кампусу для одного человека, но ему стало плохо, и я завернул в «Золотой день», чтобы оказать ему помощь… Ума не приложу…

Я сбивчиво поведал ему о знакомстве с Трубладом, об остановке у «Золотого дня» и о своем исключении, а сам наблюдал за его подвижным лицом, отражающим реакцию на каждую подробность.

— Ничего предосудительного вы не совершили, — сказал он, когда я закончил. — Не понимаю этого человека. Он весьма непрост.

— Я лишь хотел восстановиться в колледже и приносить пользу, — объяснил я.

— Восстановиться вы не сможете. Об этом даже речи нет, — отрезал он. — Неужели до вас не доходит? Очень вам сочувствую, и все же я рад, что поддался желанию с вами переговорить. Забудьте об этом; пусть я лично такой совет не приемлю, но это добрый совет. Бессмысленно закрывать глаза на правду. Не обманывайте себя…

В ошеломлении я направился к двери. Он прошел за мной в приемную, где в клетке пестрели ярким оперением птицы, чьи крики напоминали вопли из кошмарного сна.

Он виновато пробормотал:

— Должен попросить вас никогда и никому не рассказывать о нашем разговоре.

— Буду молчать, — сказал я.

— Мне все равно, да только отец сочтет мои откровения злостным предательством… Вы-то больше от него не зависите. А я по-прежнему его пленник. Вы на свободе, понимаете? А мне еще предстоит битва.

Казалось, он вот-вот расплачется.

— Я не проболтаюсь. Все равно никто не поверит, — сказал я. — Мне и самому не верится. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Должно быть…

Я открыл входную дверь.

— Послушай, друг, — сказал он. — Сегодня вечером я устраиваю вечеринку в «Каламусе». Не желаешь присоединиться к моим гостям? Хотя бы развеешься…

— Нет, спасибо, сэр. За меня не тревожьтесь.

— Быть может, захочешь поработать у меня камердинером?