Невидимый мир

Хотя де Сент-Ив выставлял себя хорошим христианином, но большей частью своего влияния он обязан «посвящению», якобы полученному им от некоего брамана. Браман этот, покинувший Индию вследствие бунта сипаев, сделался в Гавре торговцем птицами и профессором восточных языков; действительно, он дал славному маркизу несколько уроков еврейского языка. Но скоро ему надоели спиритические и фантастические выводы, которые изящный, но поврежденный ум маркиза стремился сделать из его уроков. Я видел письма брамана, где он называет своего ученика «шарлатаном». Браман обладал эрудицией в философии, и ему был противен ребяческий мистицизм де Сент-Ив; о мире и душе он держался того пантеистического и монистического представления, которое составляет сущность индуизма и представляет собой в некотором роде метафизику нашего европейского материализма. Сентив рассказывает, что браман угрожал ему кинжалом и оккультными молниями, в случае если он выпустит в свет свою уже напечатанную книгу, раскрывавшую тайные учения. Дело обстояло не так сложно. Браман решил просто-напросто возбудить против Сент-Ив судебное преследование, не желая, чтобы бессмыслицы, сочиненные оккультистом, могли быть отнесены на счет восточной мудрости, которая, впрочем, тоже имеет свою оборотную сторону. Говорят, что боязнь судебной процедуры заставила маркиза прекратить печатание своей книги.

Теперь разорившийся алхимик удалился в Версаль. Комнату, где умерла его супруга, он превратил в часовню и получил от папы позволение служить там мессы – ибо и вдовцом, как другие, не может быть этот необыкновенный человек. Прибор покойницы всегда ставится на стол, и муж ее утверждает, что общение его с ней не прекращается. Когда кто-нибудь приходит к нему, маркиз ведет его преклонить колена пред семейным алтарем и, прочтя в качестве посредника короткую молитву, заявляет удивленному посетителю, что жена его, ставшая ангелом, благословила его…

Боюсь, что окруженные легендами тауматурги конца XVIII века были построены по тому же образцу: тонкие и ловкие умы, опытные магнетизеры, модные иллюзионисты, и при всем том люди умственно ненормальные… Духовный глава современных магов (приводимые мною о нем подробности принадлежат к числу самых хороших) сильно поколебал во мне то, ограниченное впрочем, значение, которое в молодости я придавал Казоту, Калиостро и графу Сен-Жермену…

При всем том, бесспорно, трое молодых людей с планетными именами, желавшие освободить Психею, вдохновлялись надеждой на могучую красоту будущего. Литература наша топчется на месте; психологически мы все ещё живем под знаменем Тэна, главным последователем которого объявил себя Эмиль Золя. С этого места мы никак не можем сдвинуться. Личность, составленная из внешних ощущений, – эта хрупкая катушка, на которую наматывается нить посредственной современной жизни, – такая личность бессильна создать плодотворную эстетику. Мы подбираем лохмотья романтизма, перетряхиваем даже старые ковры и драпри, мы занимаемся ребяческими причудами, – и всё затем, чтобы уйти из под гнета этой жалкой, безвыходной, бездушной психологии. И относиться с улыбкой к тем услугам, которые оккультизм и магия могут нам оказать в борьбе за идеализм, было бы, конечно, неосторожно. Но – такова постоянная ирония судьбы! – последние построения мистических школ могут принести нам некоторую пользу, лишь обратившись против самих себя, лишь уничтожив себя, чтобы из их двусмысленного, болезненного сумрака вышло новое, сильное, не боящееся солнца учение – здравая философия, основанная на неоспоримых опытах.

Алхимики

В последнее время в Париже, насколько я знаю, было пять алхимиков. Старая спагирическая[4] наука живуча; люди, готовящие золото, никогда не исчезнут. Не думаю, чтобы главную роль здесь играло стремление к обогащению: скорее это – любовь к сверкающей химере, гипноз золота, охватывающий не только скупых, но и мудрецов. Золото, символ солнца и, особенно, счастья, – второе солнце, к которому жалобно и напрасно тянется столько рук.

Между тем возможно, что искусство превращения металлов не есть сплошное заблуждение. История показывает, что несколько раз был найден «философский камень», иначе говоря, порошок, который, соприкасаясь с так называемыми неблагородными металлами, превращает их в благородные. Николай Фламель из ничего создал громадное богатство. В XVII веке Ван Гельмонт, получив от неизвестного четверть грана «камня», превращает восемь унций ртути в золото. В ту же эпоху скептик Гельвеций сам получает золото, бросив в свинец красные шарики, облепленные воском, которые он получил от какого-то таинственного путешественника. И великий Спиноза подтверждает этот опыт!

Алхимия имела и своих мучеников: примеры тому – Жан Де, спирит и алхимик, испытавший и гонения, и милости императоров и королей, надеявшихся выведать у него секрет богатства, и Александр Сетон Космополит, который, не желая выдать тайны, – быть может, ему и нечего было выдавать, – пошел под розги и в пытку.