Невидимый огонь

Она вышла Ингуса встретить, но когда услыхала захлебывающийся треск мотора, когда увидела мутный в вечерней дымке свет фары, когда заметила, как приближающийся желтый сноп дрожит и скачет вправо и влево, и не только от тряски, ведь никаких особенных ям и ухабов здесь нет, и когда она в очередной раз поняла, что Ингус опять под градусом и сегодня она может не выдержать и сорваться и что это ничего, решительно ничего не изменит, а только осложнит положение и усугубит, потому что криком Ингуса не проймешь и добиться от него хоть самой малости можно только и единственно добром, — когда Велдзе все это уяснила себе и осознала, ей показалось разумнее не попадаться сейчас мужу на глаза, немного остыть и успокоиться и еще раз продумать от начала до конца все, что она собирается ему сказать, если хочет, чтобы разговор не превратился в грызню и перебранку, а повлек за собой перемены к лучшему. Вот почему она укрылась в тени деревьев, куда не мог достать свет мотоциклетной фары, и ждала, пока Ингус проедет.

И в то время как прерывистый треск мотора все приближался, Велдзе слышала глухие удары собственного сердца, которые дрожью отзывались во всем теле вплоть до кончиков пальцев, давая ей почувствовать степень ее смятения. Казалось бы, должно быть совсем наоборот: раз Ингус возвращается, притом целый и невредимый, ей следовало бы успокоиться, однако произошло обратное, и возбуждение не ослабевало, а росло. И когда мотор «козлика», свернувшего в просадь, внезапно заглох и Велдзе вдруг показалось, что ее заметили, обнаружили, у нее даже перехватило горло, как будто она стояла не на дороге к собственному дому, где стоять она имеет полное право в любое время дня и ночи, а пряталась впотьмах с краденым добром.

«Это нервы, — думала она, — окаянные нервы», — мысленно говорила она себе, в то время как Ингус старался взнуздать мотоцикл и что-то бормотал себе под нос — может, чертыхался вполголоса, но, вполне возможно, и тихо напевал.

Сказал бы ей кто-нибудь раньше, что у нее есть нервы, она бы рассмеялась! Впервые она пошла к невропатологу около года назад, да и то не по своей воле — оформляла документы на получение водительских прав. Молоденькая врачиха осмотрела ее и расспросила, и особенно тщательно после того, как на вопрос, не страдает ли кто из родственников психическим расстройством, Велдзе ответила утвердительно, не умолчав о матери. Разве такие болезни передаются по наследству, с удивлением спросила она. Да, бывает, хотя и не обязательно. Может быть, ее мучит бессонница и постоянное чувство тревоги, может быть, у нее кружится голова? Нет, голова у нее не кружится. Бессонница и постоянное чувство тревоги? Велдзе про себя усмехнулась. Какая женщина не теряет сон и не мучается, если жизнь, того и гляди, полетит кувырком? Не минует это и милую симпатичную докторшу, при всей ее институтской учености, если муж попадется пьющий или же бабник…

Ингус копался в такой от нее близости, что Велдзе слышала не только его невнятный шепот, но и в перерывах натужное дыхание и ясно различала подвижные контуры знакомой фигуры. А он не чувствовал ее взгляда. Наверное, разгоряченный работой, он сдернул с головы шлем, кинул его за ремешок на руль, сплюнул и вновь принялся заводить мотор, пока наконец не добился своего и «Минск» не ожил, не зафырчал опять прерывисто, захлебываясь. Тогда Ингус, вскочив в седло, умчался по направлению к дому, и там раздался радостный визг собаки, а Велдзе, мелко дрожа, как в ознобе, плелась по дороге за вспышками света, пока они во дворе не погасли, а после тащилась сквозь тьму, напитанную легкой весенней мглой и вонючей бензиновой гарью.

«Это нервы», — продолжая идти, думала она, словно это могло не только объяснить давящее чувство тревоги, но и тем самым дать успокоение.

Во дворе, слабо озаренном светом из окон, никого не было.