УБИЙСТВО, ЗА КОТОРОЕ НЕ СУДЯТ,
ИЛИ РАССКАЗ О СЕБЕ
Недаром говорится: за грехи молодости мы расплачиваемся в старости, а иногда не в старости даже, а в зрелые годы. Святая правда, и я могу это подтвердить — ведь я и сама типичная жертва грехов молодости.
А началось все так.
Вопреки рекомендациям строгой педагогики (которые тогда мне были неизвестны), в детстве я читала не только высокопробные книги, сочиненные специально для юношества (в которых и по сей день на последней странице указывается, для какой возрастной группы они предназначены), а все подряд, что удавалось выудить и раскопать на чердаках в тех усадьбах, куда я летом нанималась пастушить, так что в руки мне попадала весьма разнородная продукция человеческого мозга, начиная с Боккаччо и кончая Куртс-Малер, начиная с «Католических ведомостей» и кончая «Мужчиной и женщиной», начиная с жития святых и кончая поваренными книгами, словом, всякая всячина, полная мешанина, по которой я и проходила свои университеты и просвещала свой ум как в искусстве, так и в литературе, как в зоологии, так и в географии, как в кулинарии, так и в сексологии, без малейшего усилия заучивая заодно уйму стихов весьма разного качества, усваивая массу давно устаревших сведений и даже таких положений, которые сейчас были бы расценены как безусловно идеалистические и потому вредные, особенно для незрелой еще системы взглядов, каковая в десяти-, одиннадцатилетнем возрасте, несомненно, была и у меня. И прямо-таки макиавеллиевское коварство этих идей я могу подтвердить с полной ответственностью, так как последствия их мне пришлось испытать на собственной шкуре, больше того — в каком-то смысле можно сказать, что они были косвенной причиной моей смерти, хотя и несколько десятилетий спустя.
И если когда-нибудь в моем поведении или в поступках сквозила склонность к мистике, то корни ее надо искать именно там — на чердаках, где среди ржавых утюгов и стульев со сломанными ножками, за мотовилами и прялками, за грабелищами и нанизанными для сушки листьями махорки в таинственном полумраке стояли запечатанные паутиной пыльные сундуки, расписанные фантастическими рисунками, с волшебным содержимым, в которое я погружалась, как муха в сироп, набивая пазуху старыми книгами и журналами, а голову всякой информацией и (простите!) дрянью.
Роковым для меня, однако, стал обрывок какой-то статьи, в которой автор рассказывал о предчувствиях. Оказалось, что человек нередко чутьем угадывает, что именно принесет ему в будущем беду или даже гибель, подсознательно или сознательно боясь этого нечто, пока наконец действительно не случится то, чему случиться суждено. Специалист по предчувствиям приводил и ряд потрясающих примеров. Один индивид, скажем, испытывал постоянный страх перед некой картиной большого формата, висевшей на стене в галерее, и в конце концов это произведение искусства в тяжелой раме сорвалось и рухнуло, конечно, упомянутой жертве на голову. Другое лицо угнетал страх перед путешествием по воде каким бы то ни было транспортом. Лицо это было мужского пола, и в таком качестве его унижал в глазах женщин этот — как, по крайней мере, казалось другим — беспочвенный и смешной трепет. В стремлении себя преодолеть джентльмен согласился на прогулку на яхте. Ее исход нетрудно себе представить. Его труп прибило к берегу только на третий день.
Эта статья меня погубила.
Я стала постоянно к себе прислушиваться, стараясь уловить, от чего я испытываю особенный страх, чтобы тем самым угадать, откуда мне может грозить роковая опасность. Оказалось, однако, что дар предчувствия развит у меня недостаточно сильно. В то время я чаще всего боялась, как бы не выплыли на свет божий разные мелкие проказы, и порой мне удавалось замести следы, а порой нет — со всеми вытекающими отсюда последствиями, отнюдь не приятными, но жизни, однако, ни в коей мере не угрожавшими. Со мной ничего не случалось, и магическая власть статьи мало-помалу стала ослабевать. Так в обманчивом покое минуло примерно тринадцать лет, за которые я окончила не только среднюю школу, но и успела сдать экзамены по марксизму-ленинизму, по диалектическому и историческому материализму, то есть ни в собственных глазах, ни в глазах общества больше не считалась особой малообразованной с шаткой системой взглядов.
И когда я меньше всего этого ожидала, оно вдруг и случилось.