Невидимый Ромео (Петербургская фантазия)

А как интересно было в это время за кулисами! Все было видно в перламутровый бинокль! Там, в позах Дега – за стеной света, – готовились балерины к выходу! Некоторые приседали, придерживаясь за тяжелые кисти занавеса...

Световая полоса отделяла семнадцатый пышный век от двадцатого! Здесь, на троне, сидел король, а там, на стуле – пожарный. Но и там было очень романтично!

А как было интересно в оркестре! Музыка мяукала, щебетала, рычала при помощи контрабасов; скакала вместе с людоедом на сцене семимильными шагами. А что делалось на пюпитре у дирижера!

Под тенью летающей волшебной дирижерской палочки ноты — человечки с черными и белыми головками — скакали на пяти линейках, размахивая диезами, бемолями и форшлагами! Они плясали в своих клеточках!

Утченко подпрыгивал на месте! Его ноги готовы были сами пойти в пляс, как вдруг... он вздрогнул, словно от электрического тока, и замер!

На сцене возникло видение с золотой коронкой на белокурых волосах. Необыкновенное существо, которое он только что встретил и которое ему всегда снилось!

Совершенство, о котором он мечтал всю жизнь.

Это совершенство появилось в розовой пачке, усыпанной блестками! Он зажмурился.

И когда опять открыл глаза – совершенство встало в третью позицию и с застенчивой улыбкой поглядело на дирижера.

Сердце Утченко забилось так, что он уже не слышал музыки! Его сердце забилось так, что уже никто не слышал музыки!

– Ч-шш, – зашикали на него со всех сторон.

– Ч-шш, – зашипела старая дама.

Но сердце билось, и он не видел никого, кроме нее.

В медленных, словно в блаженном сне, пленительных поворотах он видел только ее! Только ее!

А все другое остановилось! Все другое замерло! И музыка без конца повторяла ее номер! Музыка растягивалась и замирала в длиннейших фермато! На сцене забили фонтаны!

– Кто это? – прошептал Утченко, не отрывая глаз от бинокля.

– Синичкина, – сказала дама скрипучим голосом, – Фея Бриллиантов. И отняла у него бинокль. И вовремя это сделала.

Потому что Утченко в следующий миг уже не было на месте! Он был уже на сцене! Он был на сцене, среди придворных, в своем пиджачке, но со страусовым пером на голове.

– Извините, – сказал он Коту в сапогах, наступив ему на хвост. Он растолкал женихов принцессы и, одернув пиджачок, подал руку фее. А потом поправил страусовое перо и повел ее по сцене.

– Я ждал Вас всю жизнь, – прошептал он фее.

– Па-де-ша, – сказала озабоченно фея сама себе и сделала па-де-ша.

– Я думал, что уже никогда Вас не встречу...

– А теперь ронд-де-жамб, – сказала Синичкина, тяжело дыша, поворачиваясь на одной ножке...

– ...и баллотэ! И баллонэ! И ренверсэ! Всё...

– Только, пожалуйста... Будьте добры... если можно... не уходите из моего сна...

Но фея поглядела на дирижерскую палочку и с последним вздохом арф убежала, высоко подняв руки, оставив Утченко среди надменных женихов принцессы – Шери, Шарман, Фортюнэ и Флер де Пуа.

Они только схватились за шпаги, как... Утченко исчез!

Утченко выбежал мимо зрителей из галерки...

Он мчался с лестницы, отражаясь в зеркалах – навстречу выскакивали капельдинерши, вскакивали гардеробщики – но он уже был далеко!

Он пролетел через вестибюль на улицу.

Все блистало, сверкало, лучилось мягким радужным светом.

Нити сверкающего дождя свисали дрожащим занавесом до земли...

Бал продолжался!

Асфальт преломлялся, будто в хрустальной призме, – синие, желтые, голубые ступени странного радостного мира вели неизвестно куда...

И звучала музыка Феи Бриллиантов.

И танцевали огни фонарей, вспыхивали иголки спектра.

Утченко бежал под дождем.

Он что-то искал, лавируя между зонтиками... Он бежал по Невскому... На башне городской Думы били часы...

Но вот он увидел в подворотне трех толстых цветочниц. Они держали пышные георгины, которые никто не покупал.

– Всю корзинку, – сказал Утченко, тяжело дыша. – И Вашу всю корзинку! И Вашу, пожалуйста!

Цветочницы поглядели на него, разинув рты.

– Раз, два, три... семь букетов, – сказала одна. – На четырнадцать тугриков.

– А у меня на десять.

– А мои на двенадцать сорок.

Утченко вывернул карманы. В одном было три рубля, платок, пропуск в студию и двести граммов колбасы.

В другом вообще ничего не было. Только номерок от вешалки.

– Ах, ты пропасть... – сказал Утченко.

А потом сказал:

– Пожалуйста, ну я Вас очень прошу... Ну, что Вам стоит... Не расходитесь пока, хорошо? И никому не давайте цветов! Я сейчас! Сию минуту!

Он сунул им трешку и, зажав в кулаке номерок от вешалки, умчался, прыгая через лужи.

А торговки поглядели друг на друга, а одна постучала себе по лбу.

Утченко мчался, прыгая через сверкающие лужи, его гнала музыка. Прохожие останавливались и глядели вслед.

Он ворвался в театр, к вешалке.

И сейчас же выбежал обратно, размахивая плащом и шляпой.

Торговки собрались уходить.

Они уже открыли зонтики, но тут, задыхаясь, появился мокрый и счастливый Утченко.

Он с маху надел свою шляпу на одну цветочницу, бросил свой плащ двум другим и забрал все цветы в охапку.

ГОСТЬ С ОГНЕННОЙ ЗЕМЛИ

Представление окончилось.

Все хлопали и без конца вызывали артистов.