Невидимый страж

Специальный агент Алоизиус Дюпре взял из рук Антуаны пакет, который она извлекла из подсобки своего битком набитого всякой всячиной магазинчика. Туристы, приезжающие на карнавал, обожали такие местечки, как это, заваленные безделушками и побрякушками, имеющими отношение к древней религии этих мест и выхолощенному вуду. Все гости Нового Орлеана стремились увезти из него всевозможные ожерелья и амулеты, чтобы дома похвастаться перед своими друзьями. Он прямиком направился к Антуане Мейре и сунул ей в руку список необходимых ему ингредиентов и две банкноты по пятьсот долларов. Это было дорого, но он знал, что Нана не примет посредственные продукты из какого-либо другого источника. Он остановился под балконами одной из старых гостиниц улицы Сен-Шарль, глядя на красочное шествие Марди-Гра, популярного новоорлеанского карнавала, двигающегося по улицам Французского квартала и постоянно впитывающего в себя волны шумных и потных горожан. Тридцатиградусная жара и наползающая с Миссисипи влажность обволакивали всех, кто находился на улицах, а воздух казался плотным и тяжелым, что поощряло потреблять пиво тех поклонников карнавала, которые и без того не нуждались в особом поощрении. Алоизиус дождался, пока основная толпа пройдет мимо, и перешел дорогу, углубившись в один из узких проходов между домами, где от жары трескались деревянные фасады, на побелку которых муниципалитет так и не выделил средства. На стенах все еще виднелись следы, позволявшие определить, до какого уровня поднялась вода во время рокового для города урагана Катрина. Он поднялся по наружной лестнице, скрипевшей, как высохшие кости старца, и вошел в темный коридор, скудно освещенный старинной лампой Тиффани, которая казалась подлинной и, вероятно, таковой и являлась. Лампа стояла на подоконнике крохотного оконца в конце коридора, насыщенного запахами эвкалипта и пота. Алоизиус направился прямиком к последней двери и постучал костяшками пальцев. Изнутри донесся шепот, вопрошающий о том, кто пришел.

— Je suis Aloisius.[35]

Дверь открылась. Старушка, едва достававшая головой до его груди, бросилась к нему в объятия.

— Mon cher et petit Aloisius.[36] У тебя какое-то дело к твоей старой Нане?

— О, Нана, от тебя ничего не скроешь. Откуда ты все знаешь? — смеясь, ответил Алоизиус.

— Parce que je suis tr`es vieille.[37] Такова жизнь, mon cher. Когда я, наконец, стала мудрой, оказалось, что я уже слишком стара, чтобы участвовать в Марди-Гра, — с улыбкой посетовала старушка. — Что ты мне принес? — поинтересовалась она, глядя на коричневый пакет без надписей, который он держал в руке. — Это случайно не подарок?

— В каком-то смысле подарок, Нана, но не для тебя, — ответил он, протягивая ей пакет.

— Поверь мне, mon cher enfant,[38] мне вряд ли когда-нибудь захочется получать от тебя такие подарки, — произнесла женщина, изучая содержимое пакета. — Я вижу, ты побывал в магазине Антуаны Мейре.

— Oui.[39]

— Il est le meilleur,[40] — одобрительно кивнула старушка, обнюхивая какие-то сухие белесые корни, которые в полумраке ее комнаты напоминали кости человеческой кисти.

— J’aide une amie, une femme qui est perdue et doit trouver sa voie.[41]

— Заблудилась, говоришь? Comment perdue?[42]

— Она заблудилась в своей собственной преисподней, — ответил Алоизиус.

В пакете лежало более тридцати ингредиентов, тщательно завернутых в пакетики из плотной бумаги, упакованных в маленькие коробочки и разлитых в крошечные бутылочки, наполненные маслянистыми и запрещенными в пятидесяти штатах жидкостями. Все это Нана разложила на большом дубовом столе, который занимал почти всю комнату.

— C’est bien,[43] — произнесла она, — но тебе придется помочь мне передвинуть мебель, чтобы у меня было достаточно места, и нарисовать пентограммы на полу. Твоя бедная Нана очень умная, но это не освобождает ее от артрита.

38

Настольная лампа озаряла все вокруг белым и слишком ярким светом. Амайя обошла весь дом в поисках менее мощной лампочки. Она выяснила два факта: Энграси заменила все лампочки этими жуткими энергосберегающими лампами, а патроны в ее спальне были меньшего диаметра, что отличает их от всех остальных патронов в доме. Джеймс молча наблюдал за ней, лежа на кровати. Он был хорошо знаком с этим ритуалом и знал, что жена не успокоится, пока не изыщет способ почувствовать себя хорошо. Она села на кровать и, не скрывая раздражения, уставилась на лампу, как будто перед ней находилось какое-то омерзительное насекомое. Взяв со стула фиолетовую пашмину, она прикрыла абажур и посмотрела на Джеймса.

— Слишком много света, — пожаловалась она.

— Ты права, — согласился он.