Невидимый страж

— В ту неделю, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я видела в лесу басахауна. Я каждый день до самой ночи собирала в лесу дрова. Время было очень тяжелое. Я должна была насобирать столько, чтобы хватило на все печи в цеху, домой и на продажу. Иногда мне приходилось тащить столько, что у меня не хватало сил. Однажды я в отчаянии бросила свой груз на обочину дороги и, упав на землю, зарыдала от переутомления. Наплакавшись, я затихла. Лежа между вязанками дров, я спрашивала себя, как мне дотащить их до дома. И тут я его услышала. Сначала я подумала, что это олень. Олени ходят очень тихо, не то что кабаны, которые ломятся сквозь чащу с оглушительным треском. Я подняла голову над вязанками дров и увидела его. Я приняла его за человека. Самого высокого из всех, кого я когда-либо видела. У него был обнаженный, очень волосатый торс и длинные волосы, закрывавшие всю спину. Он палкой скоблил кору дерева и длинными ловкими пальцами отправлял себе в рот ее кусочки, как будто речь шла о каких-то деликатесах. Внезапно он повернул голову и начал принюхиваться, шевеля носом, как кролик. Я была абсолютно уверена в том, что он знает о моем присутствии. Со временем, когда я спокойно все обдумала, я пришла к выводу, что ему отлично известен мой запах, который уже стал частью леса, потому что там проходила моя жизнь. Утром, как только рассеивался туман, я уходила в горы и работала до полудня. Потом я делала перерыв, чтобы вместе с сестрами поесть горячей еды, которую нам приносила мама. Вместе со старшей сестрой она увозила дрова, которые нам удалось собрать за утро, на нашем ослике, а я оставалась работать еще пару часов или пока не начинало смеркаться. Мой запах, наверное, стал такой же неотъемлемой частью той части леса, как запах любого из живущих там животных. У нас даже было там более или менее ограниченное отхожее место, куда мы ходили по нужде, прежде всего, чтобы самим не вступить ни во что ногами в процессе поиска дров. Так что басахаун втянул носом воздух, узнал меня и продолжил заниматься своим делом, как ни в чем не бывало, хотя пару раз он обеспокоенно повернул голову, как будто опасаясь чего-то за своей спиной. Так продолжалось еще несколько минут, после чего он медленно удалился, время от времени останавливаясь, чтобы отщипнуть с дерева маленький кусочек коры или мха. Я поднялась на ноги и с новыми, неизвестно откуда взявшимися силами собрала вязанки. Я точно знаю, что я не запаниковала. Да, мне было страшно, но скорее как человеку, который стал свидетелем чуда, которого не заслуживает. Например, как ребенок, увидевший в лесу кокосовую пальму. Могу только добавить, что, когда я вернулась домой, я была бледной, как будто обмакнула лицо в тарелку с мукой, а мои волосы облепили голову, взмокнув от холодного липкого пота. При виде меня твоя бабушка так перепугалась, что уложила меня в постель и заставила пить чай с какой-то травой, пока мне не начало казаться, что я проглотила пеньковую веревку. Дома я ничего не рассказала, наверное, потому, что мои родители не смогли бы правильно принять то, что я видела, и я это знала. Хотя у меня самой не было на этот счет ни малейших сомнений. Я знала, что это был басахаун. Как и все дети Бастана, я много раз слышала истории о басахауне и других существах, некоторые из которых были волшебными и жили в лесу задолго до того, как люди построили церковь, а рядом с ней Элисондо. В следующее воскресенье во время исповеди я все рассказала кюре, такому ухоженному иезуиту по имени отец Серафим. Смею тебя уверить: оказалось, что у него нет ничего общего с его ангельским тезкой. Он назвал меня бессовестной лгуньей, а когда этого ему показалось недостаточно, он выбежал из исповедальни и костяшками пальцев отвесил мне подзатыльник, от которого у меня выступили на глазах слезы. После этого он прочитал мне лекцию об опасностях, подстерегающих тех, кто придумывает подобные сказки. Он запретил мне затрагивать эту тему даже в кругу семьи и наложил на меня епитимью, заставив читать «Отче наш», «Радуйся, Мария», «Верую» и Иисусову молитву в таком количестве, что я отрабатывала ее несколько недель. Так что мне больше и в голову не приходило рассказывать об этом происшествии. Когда я шла в лес собирать дрова, я производила столько шума, что распугивала все живые существа в радиусе двух километров. Я во весь голос распевала Te Deum[15] на латыни и возвращалась домой, окончательно осипнув. Я больше ни разу не видела басахауна, хотя мне часто чудились его следы. Разумеется, это могли быть следы оленя или медведей, которые тогда еще здесь водились. Но я всегда знала, что мои песни были для него сигналом, что он удаляется, едва услышав мой голос, что он знает о моем присутствии, принимает его и избегает меня так же, как избегаю его я.