Вдруг в толпе передо мной мелькнуло знакомое лицо. Несмотря на то что на нем имелись усики и бородка, я узнала бы его из тысячи: Котька Сухаревич! Он изменился, но совсем не так, как изменились все мы, повзрослевшие и возмужавшие: он имел какой-то облезлый вид. Не потому, что на нем было мятое пальто и нечищеные ботинки: в те времена, когда мы жили в «Эдеме», Котя вообще щеголял зимою в парусиновых туфлях.
Я схватила его за рукав.
— Лелька! — Мы выбрались на безлюдное место. Мне показалось, что Котька как-то стеснен в разговоре.
Искренняя радость того первого мгновения, когда я окликнула его, будто растаяла, пока я наскоро отвечала на его вопросы, как живу и чем занимаюсь.
— А ты, Котька, ты теперь в Москве?
Я вспомнила, что после разрыва с «эдемовцами» Котька уехал, как говорили, куда-то на юг.
Котька ответил не сразу:
— Приехал к брату. А работаю в Донецке.
— Шахтером, да? — Я подумала, что Котька правильно поступил: пошел на производство.
— Как это у тебя легко! Думаешь, это сахар — в шахте? Я счетоводом в конторе служу.
— Счетоводом?
— Меня же исключили из комсомола еще тогда,
— Ты подал на восстановление?
— Нет,
Мне послышалось недружелюбие в его тоне.
Значит, Котька в Москве, но и не подумал поискать меня, Володю…
— Виделся с Гнатом, — криво улыбнулся Котька, — ну, куда уж! До него, как до неба!
Да, я тоже слышала, что Гнат Хвильовий «забурел», как это у нас называлось. Все-таки я не могла так расстаться со старым товарищем!
— Давай встретимся, Котька! К Володе поедем, — предложила я, обуреваемая воспоминаниями об «Эдеме», о нашей коммуне. О Наташе.
Котька молчал, не глядя на меня, словно взвешивал что-то.
Я удивилась:
— Ты знаешь, Володя Гурко в Москве. Женился…
— Слыхал, — наконец выдавил из себя Котька. — Встретимся, у меня все еще впереди! — засмеялся он и стал на миг менее озабоченным и более похожим на прежнего Котьку. Мы расстались как-то странно, мне показалось, что Котька с облегчением простился со мной. И хотя он записал мой телефон, я не была уверена, что он им воспользуется. Мне хотелось поговорить о Котьке с Володей. Он давно не звонил мне. Конечно, ему было не до меня…
Изредка он радостно сообщал об очередных событиях своей семейной жизни. Одним из них было обзаведение ребенком.
Узнав об этом, я удивилась до крайности. Недели за три до разговора я была у Гурко, видела Клаву, но никаких признаков того, что она готовится стать матерью, и в помине не было. Клава действительно была необыкновенной девушкой, но не до такой же степени!
«Приезжай, все узнаешь!» — сказал Володя тем счастливым голосом, которым он всегда теперь разговаривал.
Я приехала. Оказалось, что Володя с Клавой заняли теперь и комнату соседки.
— А воровка где же? — удивилась я.
— Стала снова воровать. Выслали из Москвы.
— А ребенок? Вы же ратовали за ребенка!
— От ребенка она отказалась. Лишили ее материнских прав! — радостно объявил Володя.
— В детдом сунули? — с сожалением спросила я.
— Зачем же? — Клава улыбалась своей немного потусторонней, джокондовской улыбкой. Она вышла в соседнюю комнату и вернулась со спящей девочкой на руках.
— Воровкина? — беспечно спросила я.
— Зачем же, — повторила Клава с прежней интонацией, — она теперь наша. Машей ее зовут…
— Маша, да наша! — захохотал Володя, с обожанием поглядывая на Клаву, из чего было ясно, что это ее затея.
— Ну а если у вас будет свой? — нерешительно спросила я.
— Тем лучше! — поспешно ответила Клава. — Чем больше детей в семье, тем лучше! Ведь мы очень быстро идем к абсолютному повышению благосостояния трудящихся.
Володя вздохнул, и я поняла, что здесь у супругов есть некоторые расхождения.
— Вам в вашей юстиции ведь не так заметны наши трудности, — обронил Володя.
— Почему это? — обиделась я. — Преступность всегда отражает положение в стране.
— Теоретически. Не непосредственно. В городе нэпман сдал позиции. А кулак, он еще нас ох как держит! На Северном Кавказе и на Украине недород. Середняки, кто и сдал бы хлеб по установленным ценам, боятся. Запросто подкулачники из обреза скосят!
— Не может быть, чтобы так продолжалось, — твердо сказала Клава, — на кулака найдут управу.
— Все не так просто, — жалеючи посмотрел на нее Володя: видно было, что он не в силах выступать против ее неистребимого оптимизма.
Телефона у них в квартире не было: в то время вообще личные телефоны были редкостью; я решила отправиться к ним наудачу.
Дома была одна Клава.
— Володя на операции, — сообщила она и сделала большие глаза.
— Что в этом особенного?
— Совсем особая операция, — объяснила Клава.
Я привыкла не задавать вопросов по такому поводу, да и Клава, естественно, не могла знать, что это за операция. На этот раз, к моему удивлению, Клава оказалась в курсе дела.
— Они ловят тигра… — прошептала она.
— Где? — машинально спросила я.
— В районе Мытищ.
— Тигра? В Подмосковье?
— Ну да. Ах, ты понимаешь, сам тигр-то уссурийский. Его везли в подарок Моссовету от ударников — таежных охотников.
— Господи! Зачем Моссовету тигр?